Старый корабль - [41]

В глазах Ли Чжичана сверкали искорки. Баопу казалось, что он полностью понимает его, и он потрепал его за руку:

— Ваша семья Ли — замечательная. Я непременно помогу тебе, как себе самому. — Он присел на корточки и задумался. — Так нельзя: если ты действительно любишь её, нельзя так. Если она будет сидеть взаперти одна, так и заболеть недолго. Раз ты открыл ей сердце, надо потихоньку уйти. Ушёл бы ты. — Ли Чжичан долго не отрывал глаз от Баопу. — Ступай, брат. — повторил тот.

Ли Чжичан неохотно вышел со двора. Баопу остался сидеть, молча покуривая. Ему стало ясно: именно из-за гибели Даху Ли Чжичан вновь взялся за отложенное. И это было удивительно. Ведь и у него самого томительное беспокойство и спешка последних дней связаны со смертью Даху. Не сказать, чтобы это стало причиной, он лишь чувствовал: что-то подталкивает его, заставляет спешить что-то сделать. Что именно — не ясно, но он ощущал, что это не терпит отлагательств. Так больше нельзя, это неприемлемо! Он с завистью вспомнил ясную и чёткую позицию Ли Чжичана: «Передаточные колёса не могут останавливаться, не может останавливаться и любовь». И выпустил целое облако дыма. Потом встал и громко постучал в дверь.

Дверь отворилась. Сестра, видимо, не так давно вернулась с сушильного участка, от неё ещё пахло лапшой. Бледная, с провалившимися глазами, она спокойно смотрела, как он входит.

— Всё слышала? Чжичан ждёт тебя, — сказал Баопу. Ханьчжан кивнула и улыбнулась, с виду ничуть не огорчённая. Вообще-то Баопу хотел много чего сказать, но решил, что ничего говорить не стоит. Сестрёнка любит Чжичана, думал он, этот парень прав. Ханьчжан очень красива, как его мачеха Хуэйцзы. Но постепенно становится такой же холодной. Об этом Баопу и переживал. Он вспомнил, каким милым ребёнком она была, и как он бесконечно завидовал её чистоте и весёлому характеру. Он надеялся, что она всегда останется такой, запечатлеет в себе эту черту характера семьи Суй. Но этого не случилось. К большому сожалению. И Баопу глубоко вздохнул.

С безмятежной улыбкой на губах Ханьчжан встала, высокая и стройная, как мать в молодости. Она прошла по комнате, выглянула в окно и опять села.

— О чём ты хотел поговорить со мной, брат? Давай, говори.

Что он хотел сказать? С чего тут начать? Он хотел, чтобы она вылечилась от своей хвори, чтобы хорошенько поговорила с Ли Чжичаном. Да, всё это кажется срочным, но вроде бы и не стоит снова заговаривать об этом. И он безразличным тоном произнёс:

— Да пришёл сказать, что сегодня изыскатели уголь нашли.

Глава 8

Обычно Чжао Додо спал в конторке управляющего до самого рассвета. Храпел он так, что иногда заглушал грохот старых жерновов. Жена у него умерла, когда ему было сорок. Однажды вечером они разругались, он рассвирепел и забрался на неё с ножом, а когда слез, обнаружил, что она мертва. Теперь он спал в конторке на кане, а рядом на подоконнике лежал тесак для овощей. Это была старая привычка — класть рядом тесак. Во время земельной реформы Четвёртый Барин боялся, что кто-нибудь может напасть на него ночью, и Чжао Додо спал на его месте. Посреди ночи кто-то действительно пробрался в дом, и он продолжал храпеть, пока вошедший не подошёл ближе, где он мог достать его тесаком. Тогда он был ещё очень молод. И в ту ночь первый раз зарубил человека. Ночью он мог проснуться лишь от голода. В годы смуты у него выработалась привычка есть впотьмах. В те времена он патрулировал по улицам с винтовкой и мог съесть всё подряд. «Этот сожрёт всё, что угодно», — говорили местные, когда речь заходила о «Крутом» Додо. Он ел мышей-полёвок, ящериц, пёстрых змеек, ежей, жаб, земляных червей, гекконов. Сидя на корточках, сплющивал червей, растягивал их и собирал, как перья лука, в толстую, величиной с руку, связку. Потом покрывал слоем грязи и жарил на костерке из бобовых стеблей. Пожарив, снимал грязевую корку, добирался до дымящегося красного мяса и ел, держа двумя руками, как свиную ногу, под изумлёнными взглядами окружающих. Возможно, из-за того, что он ел всё подряд, от него исходил престранный запах. По этому запаху валичжэньские даже ночью могли учуять его. Во время войны он раздобыл маленький японский походный котелок и теперь держал его у себя в конторке. Бродивший по ночам Эр Хуай нередко заходил на фабрику и приносил что-нибудь съестное. Став ночным сторожем, он по характеру был живой копией Чжао Додо.

Если Чжао Додо просыпался среди ночи, ему было уже не заснуть, и он нередко отправлялся пройтись по цеху. Холода он не боялся и выходил из конторки в коротких широких белых штанах, выставляя напоказ складки жира и крепкие мускулы. Теперь всем женщинам, работающим в ночную смену, добавили по два часа рабочего времени, и все должны были носить белые фартуки с надписью «Балийская фабрика по производству лапши». Ещё одним требованием к женщинам было забирать волосы наверх и закалывать какой-то штукой, похожей на кулак. Всего этого «Крутой» Додо набрался во время поездки на завод вентиляторов в уездном центре. Её организовал Чжоу Цзыфу специально для «промышленников», чтобы они могли поучиться у передового предприятия. Позвали и Чжао Додо. Тогда он и узнал, что стал «промышленником». Делясь опытом, руководитель завода вентиляторов рассказал, что у него применяется заимствованная у японцев «футбольная» система управления, а также большое внимание уделяется «информированию». «Крутому» Додо система понравилась, и он решил ввести её у себя. Вернувшись, он увеличил рабочее время, заставил работниц носить специально изготовленные фартуки и закалывать волосы. Провёл общее собрание, где сообщил, что отныне вводится «футбольная» система и объяснил, что такое «информирование». Велел бухгалтеру ежедневно докладывать о состоянии дел и предложил работникам из своей семьи рассказывать о разговорах остальных… Во время ночных визитов он, довольный, неторопливо расхаживал по цеху в дымке испарений. Если не было слышно, как гремит стальной черпак, он задирал голову и кричал: «Ужо я тебя кочергой прижгу!» — и звуки черпака тут же раздавались. Заметив работницу, прикорнувшую у чана с крахмальной массой, он подходил и пинал её по заду, думая про себя: «Хороша же эта „футбольная“ система!». Из-за того, что работницы закалывали волосы вверх, кожа на висках натягивалась, уголки глаз поднимались, и это выглядело довольно потешно. От горячего пара лица разрумянивались и распухали, становились миловидными, и он довольно посмеивался. И у каждой на груди на фартуке красовались красные иероглифы «Балийская фабрика по производству лапши». Однажды он пнул спавшую Наонао, и та, проснувшись, пнула его в ответ. «Крутой» Додо удивлённо ойкнул, но не разгневался. А ещё ему нравилось смотреть, как подрагивает во время работы плоть пухленькой Даси, и он не упускал случая ущипнуть её. Когда она, тряхнув плечами, сбрасывала его руку, он собирал пальцы щепотью и быстро водил вокруг её головы. У Даси быстро начиналось головокружение, а Додо проворно лапал её за грудь.