Старый корабль - [19]

В последующие дни отца, казалось, охватило ещё большее беспокойство. Он всё время суетился, не зная, за что взяться. Потом достал большие счёты и принялся щёлкать костяшками.

— Отец, что ты считаешь? — поинтересовался Баопу.

— Мы задолжали людям, — ответил тот. Чтобы богатейшая семья в городке и оказалась в долгу перед другими — в это Баопу никак не мог поверить.

— Кому, интересно, задолжали? И сколько? — напрямую спросил он.

— Всем беднякам, и тут и там! — ответил отец. — Наша задолженность тянется ещё с прошлого поколения… Отец Хуэйцзы тоже был должен, но в конце концов хотел отказаться от долгов, вот его и забили до смерти!

Отец говорил громко, тяжело дыша. В последнее время он сильно похудел, кожа на лице стала серовато-тёмной. Всегда раньше аккуратно причёсанные волосы потеряли блеск, и вся голова была в перхоти. Баопу с изумлением смотрел на отца, а тот вздохнул:

— Ты ещё слишком мал, ничего не понимаешь…

После этого разговора Баопу не покидало смутное ощущение, что и он гол как сокол. Иногда он приходил к мельничке на берег реки и наблюдал, как с грохотом вращается огромный старый жёрнов. Следивший за жёрновом старик с деревянным совком в руке, постукивая, загребал фасоль в глазок. Белая пена из-под жернова стекала в два больших деревянных ведра, которые уносили две работницы. Он наблюдал эту сцену ещё с тех пор, когда начал что-то понимать, и сегодня всё было как раньше. После мельнички он заходил и в производственный цех. Там клубился горячий пар, в нос била смесь кислых и сладких запахов. Одежды на всех работавших там мужчинах и женщинах было немного, полуобнажённые тела мокры от крахмала. Работали они в туманной дымке, ритмично покрикивая: «Хай, хай!» Везде по позеленевшим каменным плиткам пола текла вода. Похоже, без воды здесь не обойтись — водой были полны большие чаны, работники то и дело помешивали их, промывали синевато-белую лапшу. Заметив его сквозь дымку, одна работница встревоженно воскликнула: «Смотрите, молодого барчука не забрызгайте…» — и Баопу поспешил уйти. Он знал, что рано или поздно всё это перестанет принадлежать их семье, что ему с рождения суждено жить в крайней нужде.

В свободное время отец приходил на берег реки. Он словно всё с большей нежностью относился к этим приходящим из дальних странствий кораблям. Бывало, брал с собой Баопу и говорил: «Вот отсюда твой дядя Суй Бучжао и ушёл из дома». Баопу знал, что отец тоскует о брате. Однажды они прогуливались по берегу, и отец, смотревший на старую мельничку в лучах заката, вдруг остановился и негромко произнёс: «Время возвращать долги!»

Взгромоздившись на гнедого, который был у него в хозяйстве много лет, отец уехал. Через неделю он вернулся в превосходном настроении, привязал коня, отряхнулся от пыли и собрал всю семью, чтобы объявить: всю неделю отдавал долги, с сегодняшнего дня семье принадлежит только небольшой цех, остальные производства переданы другим! Все были настолько поражены, что не находили слов и, помолчав, стали со смехом мотать головами. Отцу пришлось достать лист бумаги с рядами иероглифов и прямоугольной казённой печатью красного цвета. По всей видимости, это была квитанция! Хуэйцзы вырвала у него эту бумагу, прочитала и грохнулась в обморок. Все переполошились, стали хлопать её по щекам, щипать, звать по имени. Придя в себя, она глянула на отца, как на злейшего врага, и зашлась в рыданиях. Никто не мог ничего разобрать в её стенаниях. Потом она стиснула зубы и принялась колотить по столу, пока не разбила пальцы в кровь. Плакать больше не плакала, а лишь сидела, уставив бледное лицо в стену напротив.

Баопу смертельно напугался. Он так ничего и не понял, но сумел ощутить испытанное отцом облегчение. Это помогло ему, как он считал, понять, до какой степени упряма мачеха. Её упрямство ужасало. Из-за него она и умерла гораздо более трагично, чем отец, но это Баопу понял много лет спустя… В то время его больше всего интересовало, как отец нашёл людей, согласившихся принять фабрику. Он знал, что принадлежащее семье производство и лавки по торговле лапшой разбросаны по нескольким уездам в округе, что они есть и в некоторых крупных городах, но передать их за неделю никак невозможно. К тому же среди тех, кому они были должны, большинство бедняки, кто же тогда мог вместо них принять такую огромную собственность? От раздумий даже голова разболелась, но понимание так и не пришло. Старая мельничка, как и прежде, погромыхивала, и всё оставалось по-старому. Только отец больше туда не ходил, и за лапшой в назначенное время приходили чужие корабли. Уволились многие, кто помогал по хозяйству, и в доме Суй стало безлюдно. Мачехины ладони зажили, лишь один палец остался скрюченным. С тех пор она ни разу не улыбнулась. Сходила как-то к урождённой Ван, просила предсказать судьбу. Вернувшись домой, никому ничего не сказала, принесла лишь пару больших глиняных тигров. С ними потом играли появившиеся на свет Цзяньсу и Ханьчжан.

Вскоре в городке стали проводить одно собрание за другим. Всех крупных землевладельцев и собственников промышленных производств выволакивали на помост. Его насыпали там, где стоял старый храм. Тыча пальцами в тех, кто стоял на помосте, жители Валичжэня сетовали на горькую судьбу, взволнованные возгласы потрясали весь городок. Повсюду шнырял с винтовкой за спиной Чжао Додо — командир отряда самообороны. Однажды он придумал вот что: приладил на ивовый прут только что содранную свиную кожу. Разгуливая по помосту, он с довольным видом ударил этим своим изобретением стоявшего там пожилого толстяка. Тот с воплем повалился, а толпа перед помостом одобрительно заорала. Потом, по примеру Додо, многие рванули на помост и в ход пошли кулаки и ноги. Спустя три дня одного человека забили до смерти. Суй Инчжи простоял в промежутке рядом с помостом несколько дней и в конце концов понял, что ему следует взойти на него. Однако члены рабочей группы по проведению земельной реформы велели ему спуститься, сказав, что, мол, у них указания сверху, его считают просвещённой деревенской интеллигенцией