Старый корабль - [111]

Все цеха семьи Суй по производству лапши в других местах сменили владельца, в конечном счёте это произошло и с производством в Валичжэне. Постепенно зевак во дворе семьи Суй становилось всё меньше, царившее в прошлом оживление исчезло и больше не возвращалось. Редело и число повозок перед воротами, потихоньку их не стало вовсе. Ворота усадьбы с утра до вечера были наглухо закрыты. Один Суй Бучжао жил отдельно. Однажды ему не открыли ворота, как он ни стучался, и он, изругавшись в пух и прах, ушёл. «Ну, всё, конец пришёл семье Суй!» — заявил он. Его слова услышали, и все стали судачить, мол, если сами члены семьи Суй говорят, что конец пришёл, значит, так оно и есть. Семья Чжао, наоборот, стала играть в городке решающую роль. Новое руководство городка стало часто приглашать Чжао Бина для совместного обсуждения главных дел. Дела военные целиком попали в руки Чжао Додо, появились отборные боеприпасы и оружие, все ополченцы получили старую армейскую форму. На Новый год и в праздники они получали боевые патроны и устанавливали посты на улицах. Стабильность и спокойствие установились в стране совсем недавно, проявления классовой борьбы оставались довольно яростными. В сумрачную дождливую погоду или вечером Четвёртый Барин выходил из дома в сопровождении ополченцев. Всякий раз, проходя мимо усадьбы семьи Суй, Чжао Додо пинал кирпичи окружавшей её стены со словами: «Там внутри ещё есть кое-что». Что именно там ещё есть, он не уточнял, и людям оставалось только гадать. Услыхав эти слова Чжао Додо, Четвёртый Барин лишь что-то пробурчал. Так прошло ещё какое-то время.

Однажды серьёзную ошибку совершил один руководитель в провинции, и об этом подробно написала провинциальная газета. Это было связано и с Валичжэнем: работая в парткоме провинциального центра, этот человек покровительствовал самому крупному капиталисту городка. Им оказался Суй Инчжи. Прочитав газету, Чжао Додо пришёл к Чжао Вину и заявил:

— Надо конфисковать усадьбу!

— Сначала нужно провести собрание, а потом уже конфисковывать, — ответил Чжао Бин, изучив статью. — Обстановка уже не та, что раньше, надо подходить рационально.

— Время пришло, — горячился Чжао Додо. — Кончать нужно, и всё тут.

Но Четвёртый Барин покачал головой:

— Конфисковать имущество и выдворить из дома будет достаточно, не наделай глупостей.

На улице Гаодин провели собрание. После него Чжао Додо и группа ополченцев с воплями ввалились в усадьбу. Началась конфискация. Всё брал на карандаш Длинношеий У с тетрадкой. Хуэйцзы держала за руку Ханьчжан, рядом стоял Баочжу, Цзяньсу и единственная оставшаяся служанка Гуйгуй. Смертельно бледная Хуэйцзы хмурила тонкие изящные брови, прикусив розовую нижнюю губу. Пока шла конфискация, она не проронила ни звука. Хныкала Ханьчжан, всхлипывал Цзяньсу, но она не обращала на них внимания. Дети плакали всё горше и проплакали весь день, пока не охрипли. Дотемна закончить конфискацию не успели, и ополченцы остались охранять имущество. Они расстелили во дворе шерстяные одеяла и улеглись прямо на землю, но всю ночь не сомкнули глаз. На рассвете конфискация возобновилась и продолжалась до второй половины дня. Всё добро погрузили на деревянные тележки и увезли. Перед уходом Чжао Додо объявил, что усадьба теперь отходит в общественное пользование, а семье Суй остаются пристройки во дворе. Им предлагается в течение трёх дней перенести туда оставшиеся вещи, а после этого усадьба будет опечатана… И ушёл.

— Мама, давай перебираться в пристройку, — сказал Баочжу.

Всё так же молча Хуэйцзы собрала постели детей и отнесла в пристройку. А сама вернулась в усадьбу, улеглась на кан с постеленным толстым одеялом и стала смотреть в потолок. Баочжу с братом и сестрой пришли звать её, но она не откликалась. Потом села и, взяв за руку Баочжу, сказала:

— Баочжу — ты старший, и вот что я тебе скажу: твой отец, умирая, оставил этот дом мне. Это единственное, что осталось у семьи Суй. И я буду охранять этот дом за отца, охранять до самой смерти.

Баочжу понял, что Хуэйцзы никуда из дома не уйдёт, и увёл Ханьчжан с Цзяньсу в пристройку.

Во двор явился Суй Бучжао, но в усадьбу заходить побоялся. Увидев его, Хуэйцзы принялась ругаться, мол, ничего хорошего от него не жди, старший брат только и поджидает его в преисподней, чтобы свести счёты. Блеск исчез из серых глазок Суй Бучжао, и он, повесив голову, ушёл, заплетаясь маленькими ножками ещё больше, чем прежде. Три дня пролетели как один миг, и когда пришли ополченцы опечатывать дверь, Хуэйцзы заявила, мол, опечатывайте меня вместе с домом. Опечатывание пришлось отложить, но они сказали, что через три дня придут ещё, и если к этому времени не съедешь, пеняй на себя… Хуэйцзы всю ночь напролёт бродила по дому со свечой, поглаживая резные переплёты окон, дотрагиваясь до красных колонн в крытой галерее. Когда рассвело, она велела Баочжу отвести Ханьчжан и Цзяньсу поиграть к дядюшке, чтобы они не шумели и дали ей выспаться. Баочжу сделал, как было велено. Но, передав брата с сестрой дядюшке, тут же вернулся, потому что, войдя в дом дядюшки, вдруг почувствовал, что надо назад в усадьбу! Примчавшись туда, весь в поту прильнул к окну. Увидев, что Хуэйцзы спокойно лежит на кане, пошёл к себе в пристройку.