Старый корабль - [110]

Городской политинструктор предложил вступить в армию и Чжао Бину, сказав, мол, такие молодые люди, как ты, быстро делают в армии карьеру.

— Верно говоришь, — ответил тот, — я уже размышлял над этим день и ночь месяц с лишним, но, к сожалению, было много дел по работе. Немедля вступлю! Немедля вступлю!

Политинструктор был в полном восторге. Кто же знал, что на другой день к нему заявится, покачиваясь, весь багровый от выпитого Чжао Додо и схватит за воротник:

— Мать твою, если уйдёт Четвёртый Барин, придётся уйти всем нам! Ну уйдут все, ну останешься ты местным царьком, но неужели не ясно, что рано или поздно тебя прикончат? Прикончат рано или поздно! — И при этом похлопал по висевшему на бедре тесаку.

Политинструктор с трудом вырвался и, заикаясь, отступил на шаг. На следующий день он заболел. А когда ему стало лучше, сверху прислали человека разобраться с его вопросом, и он впал в панику. Длинношеий У и Чжао Додо шушукались о чём-то день и ночь, и У написал три заявления. Чжао Додо заявил проводившему расследование:

— Он политинструктор, но вот Бородач Луань погиб, глава Женсоюза тоже, а с его головы ни один волосок не упал, не мог ли он снюхаться с врагами? Люди собственными глазами видели, что он прибегал сюда, когда в городке были «отряды за возвращение родных земель»!

Спустя неделю сверху прислали ещё людей. Политинструктор даже не понял, в чём дело, а его тут же связали. А потом отправили в уезд. Чжао Додо с ополченцами долго сопровождал его.

— Помнишь, что я говорил? — спросил по дороге Чжао Додо. — Мы ещё не ушли, а тебя уже арестовали; а ушли бы — конец тебе.

Политинструктор скрипел зубами и молчал. В Валичжэнь он так и не вернулся. А вскоре политинструктором улицы Гаодин стал Чжао Бин.

С самого начала мрачных и дождливых дней Чжао Додо не покидало неясное чувство, что не сделано что-то важное. О семье Суй, например, так и зудела душа. Последние несколько десятилетий положение семьи Суй в Валичжэне оставалось непоколебимым. Семьям Ли и Чжао оставалось лишь смотреть на них снизу вверх. Но потом у Чжао Додо появилось ощущение, что основы семьи Суй пошатнулись. Постепенно осмелев, он стал заходить со своими людьми во двор семьи. У него аж руки чесались, когда он смотрел на красные колонны усадьбы и на неспешно передвигавшихся служанок. Однажды, стоя там во дворе и глядя на старика и девочку, ухаживавших за розовой клумбой, он проговорил:

— Рано или поздно со всем этим нужно покончить.

Старик не расслышал и, отложив стальную лопаточку, поднял голову:

— Покончить с этим… С цветами?

Чжао Додо направил указательный палец на лоб старика, потом на лоб девочки и, наконец, обвёл им усадьбу и пристройки:

— Со всем этим нужно покончить!

Старик в растерянности уставился на него. Тут Чжао Додо заметил появившихся в дверях главного дома Хуэйцзы и Суй Инчжи, тоже раскрывших рты от изумления. Посмотрев на них, он снова пробормотал под нос: «Лучше всего покончить», — развернулся и ушёл.

В то время партсекретарь рабочей группы Ван ещё оставался в Валичжэне, он несколько раз собирал деревенских ганьбу для обсуждения усадьбы семьи Суй, каждый раз подчёркивая: «Суй Инчжи из просвещённой деревенской интеллигенции, таких нужно защищать. Семья Суй основала в районе Луцинхэ производство лапши, а это уже весомый вклад. Поэтому власти должны относиться к ним осторожно, с максимальной заботой, тем более гарантировать неприкосновенность во время вторичной проверки в ходе земельной реформы. Это со всей определённостью написано в указаниях верховного руководства». Слова партсекретаря Вана привели в полную растерянность Чжао Додо и некоторых других жителей городка.

— Какой, к чертям собачьим, смысл в собраниях по классовой борьбе, если нельзя трогать самые высокостоящие семьи? — спрашивали одни. — Чушь это, а не указания руководства!

Несмотря на такие разговоры, никого из семьи Суй на помост для классовой борьбы не вызывали. Потом рабочую группу отменили, собраний по классовой борьбе тоже больше не проводили, но душа Чжао Додо и ещё кое-кого по-прежнему не находила покоя.

— Прикончить, и вся недолга! — частенько заявлял он политинструктору. Тот молчал и лишь отмахивался. Когда политинструктора арестовали и улица Гаодин осталась без руководства — этакая стая драконов без головы, — Чжао Додо тут же настоял на проведении собрания. Он несколько раз заходил в усадьбу за Хуэйцзы, которая в конце концов разодрала его в кровь. Додо всё же вызвал на помост Суй Инчжи для обсуждения — принадлежит этот человек к просвещённой деревенской интеллигенции или нет? Если да, то значит что-то упущено. Собрание проходило без особого энтузиазма, и когда оно дошло лишь до середины, Суй Инчжи потерял сознание… Став политинструктором, Чжао Бин запретил Чжао Додо такие «необдуманные поступки».

— Участь семьи Суй предрешена, — сказал молодой Четвёртый Барин, — семье Чжао и никаких усилий прилагать не надо. Оставь их, пусть сами загнивают.

Вскоре после этого Суй Инчжи умер в поле гаоляна.

— Ну вот, один загнил, — прокомментировал Чжао Додо.

— Не надо спешить, — усмехнулся Четвёртый Барин. — Подождём.