Старый дом - [161]

— Эге, Олексан, ты сегодня что-то рано? — сипло протянул старик. — Куда в такую рань? Самое время спать..? А мне вот никак не уснуть, сон бежит от старости. Ушаков с Андреем на сарае постелили, присуседься к ним.

Олексан покачал головой:

— Не до сна теперь, дед…

— Что так? — не унимался старик, с кряхтеньем устраиваясь на приступок возле Олексана. — Хм, тамаша какая… А меня в твои годы, помню, с семью колоколами не могли добудиться. К старости, слышь, самая главная сонная нерва иссыхает, отсюда и бессонница.

В аккурат к полночи начинает тянуть к горячему чайку, сам ставлю самовар, завариваю на мяте. Эко диво: в ночь-полуночь чаевничать, а!

Олексан, не отвечая на бормотание старика, по-прежнему сидел, не шевелясь. Не поворачивая головы, будто продолжая вслух мучившую его мысль, он ровным голосом проговорил:

— Как по-твоему, дед, для чего человек живет на земле?

Старик долго не откликался. Посматривая бледно-голубыми, выцветшими глазами на чуть заалевший восход, он, не глядя, привычными пальцами набивал самодельную трубку.

— А сегодня, по всему видать, будет вёдро, — задумчиво сказал он, словно не расслышав вопроса. — Ночь была лунная, росы — хоть умойся… Ты, видать, нехорошо спал эту ночь, со вчерашнего устатку голова не просвежилась… Для чего живет человек? А кто его знает. Живет, да и только.

— Нет, ты мне по правде ответь. Просто-так живет скотина, деревья. А ты прожил долгую жизнь, должен знать, дед…

Старик снова долго не отвечал, не сводя взора с бледнеющего с каждой минутой восхода.

— У кого как, сынок. Люди разные бывают. Спроси об этом у людей, ученых, они должны знать. И сами вы читаете книги, газеты…

— В книгах об этом каждый на свой лад пишет. А ты мне прямо скажи! — не унимался Олексан.

— Кхе-кхе, Олексан, сдается мне, ты с вечера малость выпил и спал неловко. Бывает, спит человек на левом боку и с утра, ходит вроде как шальной… Верой живет человек, если хочешь знать. И питается всю свою жизнь этой верой. Скажем, напала на тебя хворь какая… Коли крепко веришь в свое избавление, значит, должен обязательно выздороветь. Хоть и ее дано человеку знать про свою жизнь наперед, но его всегда выручает вера. Этим и живет человек!

Довольный удачно найденным объяснением столь запутанного вопроса, старик с хитроватой усмешкой покосился в сторону собеседника. Олексан нетерпеливо переламывал в пальцах сухую веточку.

— Нет, я о другом…

— А о другом я ничего не могу сказать, парень. Жизнь — она такая штука, одной голове не обмозговать. Всякие люди живут на земле, и каждый идет по своей стежке, один всю жизнь землю пашет, а другой в генералах ходит. Одно я скажу тебе: не завидуй богатству, потому что богатство лишает радости. Случалось тебе видеть, как танцуют пчелы, ежели медосбор хороший? А вот трутни никогда не танцуют. И у людей так… До революции, при царе Миколашке призвали меня в солдаты. Донимали нас словесностью, вроде как школьников, заставляли учить назубок: какой император сколько раз воевал, сколько народу положил и сколько городов порушил… А толку? Были императоры и сплыли, их теперь даже в школах, слышно, не проходят.

Старик помолчал, пососал трубку и неожиданно спросил:

— Возле Красивого лога мост через речку стоит, знаешь?

— Знаю. Ивашкин мост его называют…

— Во-во, Ивашкин мост! А с какой стати, знаешь? То-то, парень! Дед мой Ивашка ставил его. Теперь, известное дело, дедовы сваи все до единой погнили, мост заново построили, а название так и осталось: Ивашкин мост! Люди, парень, не забывают добро-то! А ежели для себя одного жить, — кому ты нужен такой? Может, вспомнят, дескать, жил да был такой-сякой, немазаный-сухой, в две глотки жрал, в три задницы… Человек — не навек, а пока ты жив, воспитай ребят, построй дом и вырасти хорошее дерево.

Из-за зубчатой кромки дальнего леса показался краешек солнца. Первые его лучи пронизали верхушки тополей, и по мере того как солнце поднималось все выше и выше, жаркое его золото стекало с тополей все ниже и ниже, к самой земле. Туман над речкой Акашур медленно, чуть приметно заколебался: словно пробуя силу, ветер спросонок дохнул в четверть силы…

— Погожий будет нынче день, по всему видать, — пробормотал старик, поднимаясь с места. — Случается, в это время дожди зарядят, ветер с гнилого угла дует, не дает убрать урожай. А нынче, вишь, погода установилась… Ты, Олексан, ложись на мое место в чулане, мухи там не мешают. Ребята не скоро поднимутся…

Только теперь Олексан почувствовал огромную усталость. Пожалуй, старик прав, надо соснуть хоть часок. А может, сходить домой? Нет, сейчас туда нельзя. Там сейчас… Ему не хотелось думать об этом, и он усилием воли отогнал от себя мысль о доме. Пьяной походкой поднявшись по ступенькам, он прошел в чуланчик и, не раздеваясь, повалился на свалявшийся, жесткий соломенный тюфяк. Заложив руки за голову, долго лежал с открытыми глазами, бездумно наблюдая за тем, как пляшут пылинки в лучах солнца, пробивавшихся сквозь щели ветхой крыши. Ему не хотелось ни о чем думать, незаконченные обрывки мыслей вяло цеплялись друг за друга: "Хороший день… в Бигре стоит трактор. Как в Бигре? А-а