Старые истории - [68]

С другой стороны, в ней ютилась тихая бабья жалость, потому что собиралась она бить битого, лежачего, так сказать. Ванюшкин был человеком многосемейным. Чем же эта орава будет кормиться, когда их несимпатичного главу уберут с хорошей должности?

И так Анне Павловне обидно и противно стало, что приползла она к Ванюшкину, полная презрительной жалости с отвращением пополам.

— Ванюшкин, — тихо прошипела Анна Павловна, через силу приблизив свое лицо к его воспаленной физиономии, в то время как соседи интеллигентно отвернулись и сделали вид, что заняты своими разговорами. — Ванюшкин, — сказала Анна Павловна, — сидите молчком, не базарьте. Вы меня знаете — делаю первое, но последнее предупреждение.

— Я, Анна Павловна, вчера всех вас на совещании подменял, — споро заговорил Ванюшкин. — Очень устал, вот и позволил себе разрядку. Но колхоз — святое дело, и вот я здесь, с народом.

— Ванюшкин, не понимаю, о чем вы вообще думаете. Ждите неприятностей, вы их честно заслужили. Но пока вы еще среди нас, постарайтесь вести себя прилично.

Ванюшкин прижал руки к груди.

— Все, все, — сказал он, честно тараща глаза.

Анна Павловна поползла обратно, заглядывая в окна и определяясь на местности.

Они ехали мимо Бородинской панорамы, выходя на Минское шоссе.

— Не могу понять, — сказала Катя Прокушева из бухгалтерии, которая вечно несла на себе такой вид, как будто что-то подсчитывала, — не могу понять, почему Кутузова, имени которого проспект, загнали в угол?

— Тебя не спросили, — крикнул Жданов. — Мне вот другое интересно: что за лошадь под ним? Я, например, читал, что Петр в Ленинграде сидит на коне испанской породы, которой не только у нас, но и в самой Испании не осталось. Вся повывелась.

Народ в автобусе заинтересованно напрягся, сонливость начинала утекать, жизнь наступала.

— Я тебе могу ответить совершенно конкретно, — форсированным голосом, чтобы все слышали, ответила Анна Павловна. — Конь под Михаилом Илларионовичем абсолютно современной буденновской породы, а если еще точнее — по кличке Софист. Только, конечно, погрузнее оригинала, формы помассивнее, иначе, видимо, скульптура развалится.

— Откуда вы знаете? — пискнуло нежное создание — секретарша академика. Она сидела на рюкзаке в ногах у шофера и, кроме неба, ничего со своего места не видела. Да и не хотела видеть: ее привлекал своим мужественным видом водитель автобуса, такой крепенький, как грибок, такой складненький. На него и смотрела.

— Знаю, — грубовато буркнула Анна Павловна.

Автобус тем часом успел свернуть на Рублевское шоссе, и между отступившими домами замелькали ландшафты, которые откровенно изобличали наступление осени. Деревья накинули на себя желто-зеленые маскировочные сетки, листва потухла и затвердела.

— Осень, — сказала Анна Павловна, плюхнувшись на место.

— Но погодка стоит, — сказала Устьянцева. — Что-то есть охота. Я не завтракала.

— Я с утра вообще есть не могу, — сказала Катя Прокушева из бухгалтерии и похлопала по своей пузатой авоське. — Здесь кое-чего найдется, в обед перекусим.

— У всех найдется, — сказала Анна Павловна.

— Только посмотрите на этих работничков, — крикнул со своего места Коля Жданов. — Еще пальцем не пошевелили, а уже о еде размечтались.

Автобус несся споро, бессистемно и всегда неожиданно подскакивая. Народ разговаривал вяло — еще не разгулялся. Ванюшкин сидел смирно, подремывал, и причина для веселья отпала.

А дорога была хороша! Анна Павловна вообще любила природу Подмосковья, но это шоссе было особенно красиво.

Стали часто попадаться поселки, и Анну Павловну радовал их ухоженный вид.

— До немцев нам еще далеко, — заметила Света Устьянцева, недавно побывавшая в ФРГ.

— Ты хочешь, чтобы мы гномиков по дворам расставили? — ответила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Это не по-нашему.

— Вы, девочки, послевоенной деревни не знаете. Сейчас посмотришь — душа радуется, — сказала Анна Павловна.

— Тоже мне аксакал, — крикнул со своего места Коля, который любил в неслужебное время оказать Анне Павловне внимание как даме.

— Ну все же, — сказала Анна Павловна. — Помню ведь.

— Люди, смотрите! Посреди поля какое-то спортивное сооружение. Бассейн, что ли? — обратилась к автобусу Устьянцева: она любила переживать свои эмоции коллективно.

— И еще одна статуя лошадиная! — радостно подхватила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Ишь, на дыбках стоит!

— Это ипподром, — сказал Коля.

— Нет, это манеж, — сказала Анна Павловна. — Здесь конный завод. А статуя — это лошадь по кличке Символ, знаменитая своим потомством.

— Откуда вы все знаете? — жеманно спросило нежное создание — секретарша академика, кокетливо сверкнув очами в сторону шофера.

Кавалерийское прошлое Анны Павловны оставалось за рамками информированности коллег о ее особе, и Анна Павловна эти рамки не собиралась раздвигать, чтобы не давать пищи для болтовни Аллы Аркадьевны.

Поэтому она сказала кратко, но емко:

— Знаю.

— Сколько еще до места, Коля? — крикнула Света Устьянцева.

— Километров пять, да ты не помнишь, что ли? Не в первый раз сюда едем.

— Мне все время выпадала Черная Грязь.

Из автобуса вывалились живописным табором. Кто постарше, нацепили на себя что попроще. Молодые девчонки и тут выщеголились — в джинсах и цветных курточках до пупка, а некоторые в красивых дорогих горнолыжных комбинезонах, они яркими цветами рассыпались по обочине картофельного поля.