Старший камеры № 75 - [19]

Когда я вошел, меня позвали к одной из групп, где находились бригадир и несколько его ближайших помощников. В проходе между коек, на тумбочке, стояла банка с «чифирем». Заключенные пили «чифирь», пуская по кругу алюминиевую кружку. Когда я подошел, на меня с высокомерием уставились несколько наглых физиономий.

— Ну что нам скажешь? — задал мне неопределенный, многозначительный вопрос один из сидящих — бригадир.

— Что я могу сказать? Вот пришел срок отбывать, — сказал я, чувствуя раздражение под этими тупыми взглядами.

Бригадир, казах, явно набивая себе цену, продолжал:

— Знаю, что срок отбывать. А как жить думаешь? Блатным, мужиком или пацаном?..

О порядках, существующих в этих колониях, я уже знал. Подонки всех мастей величали себя блатными или пацанами, что в итоге значило одно: они — лагерная элита, поэтому им работать, по неписаным законам, не полагается.

— Жить буду, как все. А вешать себе ярлык разных там пацанов, блатных и других не собираюсь.

Губы моих слушателей перекосила ехидная улыбка. Я понял, что сказал слова, которые не вмещаются в извращенных мозгах.

Охраняя культ насилия, они не могли допустить отклонения от принятых лагерной жизнью законов.

Один из сидящих, коренастый, с заплывшим лицом казах, встал, толкнул меня кулаком в плечо и изрек:

— Ты, земеля, так больше не скажи… Сам по себе. Так не бывает, понял?!

Вступать в философскую полемику с ярко выраженными уголовниками не имело никакого смысла. Малейшее проявление интеллекта в этой системе раздражало как уголовные элементы, так и администрацию.

Страха у меня не было. Единственное, что я в тот момент испытывал, это бесконечную усталость и отвращение. Больше всего хотелось вытянуть тело в горизонтальном положении, отдохнуть от изнурительной нервной мясорубки, пережевывающей душу и тело.

— Понял, — односложно ответил я.

— Хорошо, что понял, — бригадир по имени Амангул удовлетворенно махнул головой. — Вот твоя нара, верхняя, — указал мне на третью от входной двери двухъярусную койку.

Первую ночь в колонии я проспал удивительно крепким сном. Нервы требовали отдыха и наконец они его получили.

Пробуждение было вынужденным. По бараку ходили прапорщики, стучали по железным спинкам коек, стаскивали со спящих одеяла.

В связи с воскресным днем на работу не выводили. Бригадиры выстраивали заключенных по-бригадно, маленькими группами, вели в лагерную столовую на завтрак.

В барачного типа столовой, на металлическом подносе, лежали ломти черного хлеба по количеству людей в бригаде. Люди суетливо подходили к подносу, каждый хватал ломоть черного хлеба и быстро занимал место за длинным столом. Спешка, с которой все расхватывали хлеб, оказывается, имела под собой почву.

Последние, и я в том числе, оказались без хлеба. Мои попытки выяснить почему так получилось, закончились весьма своеобразно. Дежурный прапорщик, к которому я обратился с просьбой дать мне хлеб, выматерился и сказал:

— Ты чего людей баламутишь?! Еще раз подойдешь ко мне с такими заявками, посажу в карцер.

Ответ был исчерпывающим… Пришлось завтракать без хлеба. Потом я убедился, что это явление здесь было систематическим. Хлеб, да и не только хлеб, другие продукты бесследно исчезали.

«Баланда», то есть лагерная пища, на завтрак составляла жидкий суп, в котором сиротливо плавали непонятного происхождения шкурки, комочки, сгустки разной гадости. «Чай», желтую воду без сахара, по установившейся традиции заключенные пили в жилом помещении. Возле выхода, внутри барака, стоял трехведерный бак с подкрашенным кипятком. Чем подкрашивают воду, я так и не уяснил. После завтрака заключенные садились на койки возле своих тумбочек, доставали сэкономленный хлеб, густо посыпали солью и съедали, запивая кипятком. Что касается сахара, о вопросе, относящемся к получению и распределению этого продукта, можно было бы написать детективную историю. Кто-то когда-то в этой колонии решил и постановил, что для заключенного лучше получать не ежедневную порцию сахара, а один раз в месяц сразу получать количество в размере поллитровой кружки. Составлялся список очередности. Вели список бригадиры. Никто из рядовых членов бригады не знал, чья очередь следующая, и не видел этого списка.

Сахар постоянно исчезал, а те редчайшие случаи, когда простой заключенный его получал, происходили и заканчивались приблизительно так: к счастливчику подходил бригадир и несколько человек из приближенных пацанов.

— Ну че, Максимов, говоришь, глюкозу получил?

— Получил… первый раз за четыре месяца, — ссутулившись, отвечает несчастный Максимов.

Он уже знает, что за этим последует. Один из блатных фамильярно его обнимает и заводит речь:

— Короче, братишка, ты нам займи кружак глюкозы… Завтра наш кент на волю идет, нужно на проводы бак чая заварить.

Максимов знает, что отказать невозможно. Если он откажет, завтра на работе к нему начнутся придирки, а потом и избиения. По физиономии бригадира это сразу можно определить. Губы на широкоскулом лице ползут в улыбку, а в черных с желтизной глазах нескрываемая угроза. Максимов говорит, как и ожидается:

— Да я че, я ниче… берите, ребята…