Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - [67]

Высокий и широкоплечий, Дэн Яньда был немного моложе Цинлин. Окружающие единодушно характеризовали его как «удивительно искреннего, открытого и приятного в общении» человека и отмечали его потрясающую харизму. Даже Мао Цзэдун попал под его обаяние и впоследствии вспоминал: «Дэн Яньда был прекрасным человеком, и я очень любил его». (Мао Цзэдун больше ни о ком не отзывался так хорошо.) Дэн Яньда привлекал людей своей душевной теплотой, умением считаться с другими, энергичностью и чувством юмора. Вместе с тем в нем ощущалась «невероятная стойкость и сила воли». Сочетание этих качеств было настолько редким и мощным, что многие молодые люди видели в нем своего кумира. Дэн Яньда часто называли «прирожденным лидером»[342].

Дэн Яньда произвел впечатление и на Сталина: однажды они проговорили с восьми часов вечера до двух ночи, после чего Сталин проводил гостя до внешних ворот Кремля, что являлось знаком особого расположения. Сталин тоже заметил у Дэн Яньда лидерские качества и предложил выдвинуть его на пост главы Коммунистической партии Китая. Дэн Яньда возразил, что даже не состоит в КПК, но Сталин ответил, что это неважно и Коминтерн все устроит[343]. Дэн Яньда не верил в коммунистические идеалы. Он считал, что коммунизм принесет «разрушения» и «насильственную диктатуру», а это «усугубит нищету и хаос в китайском обществе». «Третья партия», которую он собирался основать, должна была ориентироваться на «борьбу мирными средствами», «созидание» и «быстрое установление нового порядка в обществе». Эта партия также должна была быть «националистической», но, в отличие от КПК, не подчиняться приказам из Москвы[344].

Опасаясь за свою жизнь после отказа от предложения Сталина и вынашивая планы по созданию новой партии, Дэн Яньда срочно уехал из Москвы в Берлин. Вскоре Сталин остановил свой выбор на кандидатуре Мао Цзэдуна.

Из Берлина Дэн Яньда писал Цинлин искренние и страстные письма. Не сможет ли «сестра Цинлин», его «дорогой товарищ», приехать и обсудить вопросы, связанные с формированием «третьей партии», раз уж сам он не в состоянии побывать в Москве? В письмах часто повторялся символ «120 %» и использовалось множество восклицательных знаков: «Мне необходимо подробно обсудить с вами этот вопрос, который важен на все 120 %»; «Разумеется, все программы, политика, лозунги и организационные вопросы будут на 120 % конкретными»; «Я очень хочу, чтобы вы чувствовали себя на 120 % хорошо и спокойно и обратили свою решимость и отвагу на утешение вашей дорогой матушки!»; «Мне нужно так много обсудить с вами при личной встрече; хотел бы я иметь крылья, чтобы полететь к вам сию же минуту!!!»[345].

Цинлин прибыла в Берлин в начале мая 1928 года. Это были «золотые двадцатые» – время бурных преобразований во всех сферах общественной жизни: в литературе, кино, театре, музыке, философии, архитектуре, дизайне и моде. Берлинцы были доброжелательными, и, как отметила Цинлин, хорошая жизнь в этом городе могла обходиться недорого. Цинлин сняла квартиру – со всеми удобствами, но отнюдь не роскошную. Каждый день приходила домработница, которая помогала справиться с делами по хозяйству. Цинлин обычно обедала в небольшом ресторанчике; комплексный обед из мяса с картофелем или риса с овощами стоил одну марку. Ужинала Цинлин дома. Под ненавязчивым надзором германских властей она вела жизнь частного лица[346].

Месяц спустя Чан Кайши сверг Пекинское правительство и установил в Нанкине свой режим. Это известие могло бы заметно огорчить Цинлин, однако оно почти не отразилось на ее комфортном и безмятежном существовании. Еще одним ударом для Красной сестры могло стать то, что мать, по-видимому, отреклась от нее. В письме, датированном июнем 1928 года, Цинлин обращалась к ней: «Дорогая матушка, я написала Вам столько писем, но так и не получила ответа. Это очередное “безответное”…»

Конверт с надписью «Для передачи через мадам Кун», с берлинскими и шанхайскими штемпелями на нем, вернулся из Шанхая нераспечатанным в июле того же года[347]. Госпожа Сун была чрезвычайно расстроена тем, что ее любимая дочь прониклась коммунистической идеологией и предпочла жизнь в изгнании. В этот период Айлин и Мэйлин сблизились как никогда прежде, и стержнем семьи стала Старшая сестра.

Цинлин сохраняла спокойствие и удовлетворенность обстоятельствами, несмотря на то что семья отвергла ее. Годы спустя она говорила, что никогда не чувствовала себя так хорошо, как в Берлине в то время; там ей жилось даже свободнее, чем в Шанхае[348].

Несомненно, присутствие Дэн Яньда обеспечивало ей душевное равновесие, радость и уверенность в себе. В Берлине они виделись каждый день, часами вели беседы, совершали длинные прогулки. Дэн Яньда учил Цинлин истории, экономике и философии, а также китайскому языку. Очарованная его интеллектом и личностью, она жадно усваивала знания.

Дэн Яньда и Цинлин, оба в возрасте немного за тридцать, оба пылкие и страстные, долго прожившие в отрыве от своих семей, вместе мечтали о будущем своей родины. Они обожали друг друга – налицо были все признаки расцветающей любви. Цинлин вдовствовала, Дэн Яньда был несчастен в браке по сговору, который он пытался расторгнуть. В письме к другу, отправленном из Берлина в конце 1928 года, Дэн Яньда писал, что, хотя жена ему небезразлична, он давно живет вдали от нее и до сих пор не развелся только из опасения, что в этом случае она покончит с собой. «Я глубоко убежден, что китаянки – и она в том числе – живут как в тюрьме и терпят муки, невыносимые для других. Мы должны освободить их и помочь им… Вот почему я против всех этих “современных мужчин”, бросающих своих жен ради женитьбы на “современных женщинах”. И вот почему я терпел годы безжизненности». После долгих терзаний он все-таки написал жене, что между ними все кончено. Она переживала, но совершать самоубийство не стала. Дэн Яньда и его бывшая жена сохранили дружеские отношения