Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - [68]
Отношение Дэн Яньда к жене было нетипичным для китайцев и в корне отличалось от поведения Сунь Ятсена. Неудивительно, что он покорил сердце Цинлин. Однако их любовь так и не расцвела: Цинлин (которую Дэн Яньда называл «символом китайской революции») должна была оставаться мадам Сунь. Это имя было для нее жизненно важным.
Слухи о том, что Цинлин и Дэн Яньда любовники, распространились очень быстро. И они решили держаться на расстоянии друг от друга. В декабре 1928 года Цинлин уехала из Берлина и не возвращалась туда до октября следующего года. Она вновь побывала в Москве, затем отправилась в Китай. Гигантский мавзолей Сунь Ятсена в Нанкине наконец достроили, и в июне 1929 года состоялась помпезная церемония переноса тела «отца китайской нации» в мавзолей. Незадолго до возвращения Цинлин в Берлин Дэн Яньда посетил Париж и Лондон. Он по-прежнему писал ей письма, в которых рассуждал о формировании «третьей партии». Цинлин отказалась войти в ее ряды, поскольку это не одобрила Москва, но и выступать против нее не стала.
В 1930 году Дэн Яньда тайно вернулся в Китай, чтобы создать «третью партию». Перед этим он заехал в Берлин – попрощаться с Цинлин. Он признался ей, что, возможно, они видятся в последний раз[350]. Несмотря на это, они чудесно провели время. Судя по всему, в кинотеатре они посмотрели фильм «Голубой ангел» – трагикомическую историю любви с Марлен Дитрих в главной роли, поющей свою коронную песню «Снова влюблена». Двадцать лет спустя Красная сестра попросила свою подругу Анну Ван купить ей пластинку с записью этой песни и объяснила, что она имеет для нее особый смысл[351].
Перенос тела Сунь Ятсена в мавзолей организовал Чан Кайши. Это был бенефис генералиссимуса, а участие Цинлин в церемонии оказалось лишь формальностью. Понимая, что ее имя просто используют, Красная сестра игнорировала многие мероприятия. Впрочем, ее отсутствие воспринималось безразлично. Пока Чан Кайши публично называл себя преемником Сунь Ятсена, Цинлин жила практически в заточении во французской концессии Шанхая.
Примирение с матерью, на которое она так надеялась, не состоялось. После двух лет разлуки Цинлин чувствовала себя еще более чужой. Теперь ее родные оказались у руля режима Чан Кайши. Муж Айлин, Кун Сянси, был министром промышленности и торговли, Т. В. – министром финансов. Госпожу Сун называли «тещей нации»[352]. (Когда в 1931 году госпожа Сун умерла, ее гроб накрыли флагом Гоминьдана, а похоронная процессия сопровождалась полномасштабным военным парадом.) Родные редко виделись с Цинлин. Полиция французской концессии, не спускавшая с нее глаз, зафиксировала лишь несколько визитов ее матери и сестер[353].
Напряженность в отношениях между Цинлин и Чан Кайши нарастала. В тот момент Советская Россия вторглась в Маньчжурию из-за спора о построенной русскими Китайско-Восточной железной дороге[354]. Пока националисты кипели возмущением, Цинлин открыто поддержала Москву и обвинила в конфликте правительство Чан Кайши. Первого августа 1929 года берлинское отделение Коминтерна опубликовало документ, в котором Цинлин крайне резко критиковала Чан Кайши: «Никогда еще предательская натура руководства контрреволюционного Гоминьдана не проявлялась настолько бесстыдно»; они «выродились в орудия империализма и попытались развязать войну с Россией»[355]. Ни одна китайская газета не решилась опубликовать этот документ, но его печатали в виде листовок и разбрасывали с крыш высотных зданий в центре Шанхая.
Возмущенный Чан Кайши ответил в несвойственной ему манере: он написал язвительный отклик. Чан Кайши стремился раз и навсегда порвать с Красной сестрой. Айлин посоветовала зятю проявить сдержанность – как по политическим, так и по личным мотивам. Чан Кайши послушал Старшую сестру и не отправил свое письмо.
Политические взгляды Красной сестры были известны всем. Открыто поддержав Советский Союз, она настроила общественность против себя. Цинлин ощущала эту отчужденность, она говорила подруге, что хотела бы жить там, где вообще нет китайцев[356]. Вся семья осудила Цинлин. Эмоциональный накал достиг своего пика, и в октябре она вернулась в Берлин.
На этот раз жизнь в Берлине потекла совсем по-другому. Рядом не было Дэн Яньда, который мог бы утешить и поддержать ее. О Цинлин заботились немецкие коммунисты: они прислали ей помощницу по хозяйству, организовывали ей встречи с известными людьми, в том числе с драматургом Бертольтом Брехтом. Но «золотые двадцатые» прошли. В Германии росла безработица, нищие стучались в двери Цинлин по шесть-семь раз в день, обычным явлением стали кражи. Безработные актеры шатались по улицам, музыканты и в снег и в дождь играли возле кафе, довольствуясь парой рейхспфеннигов. Цинлин, как и ее немецкие друзья, понимала, что нацисты набирают популярность, и в феврале 1931 года отметила в письме, что победа нацистов «неизбежна в ближайшем будущем». В такой атмосфере ее преданность коммунизму еще больше окрепла[357].
В апреле 1931 года она получила от родных телеграмму с известием о тяжелой болезни матери. Цинлин не поехала домой. Она так и не повидалась с матерью. В июле госпожа Сун умерла. Никто из сестер не написал Цинлин об этом – несомненно, их обидело то, что она не вернулась даже к умирающей матери. Муж Айлин прислал телеграмму, через несколько дней Т. В. телеграфировал: «Пожалуйста, возвращайся немедленно»
