Старопланинские легенды - [50]

Иван Белин не сомневался, что сделал открытие. Обернувшись, он посмотрел на запад. Там степь постепенно понижалась и уходила далеко-далеко, насколько мог достичь глаз. А в самой глубине, на горизонте, была видна большая, черная, как уголь, вогнутая внутрь дуга. Это — лес. Сверху он покрыт синей мглой, но клонившееся к закату солнце делало ее прозрачной и розовой, а на черных зубцах древесных вершин, которые выделялись на золоте неба, точно горели жаркие уголья. Велик и страшен тот лес, но до него далеко. Трудно поверить, что волчица живет там и приходит оттуда. Скорее всего ее логово где-нибудь поблизости, в хлебах. Они уже колосятся, вытянулись в человеческий рост и могут укрыть не одного волка, а тысячи.

Как всегда, Иван Белин горд своей проницательностью. Но ему пора догонять стадо. Улыбаясь, он быстро зашагал по высокой траве, а рядом с ним еще более широкими шагами двигалась его белая палка. Подойдя к овцам, он вернул в стадо отбившихся животных и, опершись на палку, опять начал следить за волчицей.

В той стороне, при мягком освещении заходящего солнца, все отчетливо видно. Блестит зелень полян, черные тени залегли в оврагах, белеют дороги, а еще дальше к западу волнуется и сверкает залитое солнцем море хлебов. Вон там и волчица — белое пятно среди окружающей зелени. Она бежит все той же рысцой, спокойно, равномерно, не останавливаясь, не принюхиваясь и не оглядываясь. Иван Белин — пастух старый и опытный. Он знает, что собака или волк могут бежать так только тогда, когда стремятся к определенной цели. И в нем еще больше укрепилась уверенность, что направление, которого так упорно придерживалась волчица, она выбрала не случайно, а это — прямой и кратчайший путь к ее логову.

Иван Белин не сомневался также, что у волчицы есть дети.

Несколько раз он мог наблюдать ее совсем близко. Он видел ее, когда она, обманув чутье овчарок, не замеченная им самим, вдруг появлялась в каких-нибудь пятидесяти — шестидесяти шагах, словно выскочив из-под земли. Овцы, как подхваченные вихрем, бросались в сторону и сбивались в кучу. Оставшиеся сзади собаки с быстротой пули уже неслись на врага. А волчица, очутившись на открытом месте, застывала в той же самой позе, в которой останавливалась, — с поднятой передней лапой, в нерешительности, как будто не в силах повернуть обратно. Она забывала, что необходимо бежать, что надо спасать свою жизнь. Ее стиснутые челюсти разжимаются, красный язык висит, колеблясь от частого дыханья, полузакрытые глаза мигают. И вот взгляд этих глаз, которые только что не говорили, навсегда врезался в память Ивана Белина. В них не было страха, не было заботы о себе, не было мысли об окружающем. Они сгорали в огне какой-то другой боли, глубокой и скорбной. Словно чья-то рука сжала сердце Ивана Белина. Он понял все. Ему приходилось видеть такие глаза и такую муку во взгляде. Это взгляд матери — все равно, человек она или зверь…

Вот откуда у волчицы храбрость нападать среди бела дня. Вот откуда у нее силы защищаться, когда, несмотря на свою худобу и слабость, она так злобно щелкает зубами, что огромные злые псы отскакивают в сторону, как ужаленные.

Иван Белин отвлекся от этих своих мыслей, потому что стал опять следить за поведением волчицы. С ней творилось что-то непонятное. Она остановилась, потом медленно, крадучись, двинулась дальше, потом прыгнула, словно кошка, охотящаяся за мышью. Тело ее изогнулось дутой, длинный хвост трепетал в воздухе. Такие скачки она повторила несколько раз. Иван Белин усмехнулся: волчица мышковала. Это — самая недостойная волка охота. Но, видимо, ей ничего не оставалось. Раз не могла утащить овцу, надо было чем-то хотя бы обмануть желудок, потому что логово ее было уже близко. Там она, усталая и ослабевшая, ляжет в зеленой тени среди обглоданных костей, а пушистые волчата, невинные и жестокие в своем незнании, как все дети, жадно и прожорливо будут теребить ее истощенные соски. И опять она забудет о себе. Насторожив уши и внимательно поводя глазами, опаленными огнем той боли, которую подметил старый пастух, она будет чутко бодрствовать в ожидании опасности, но боясь не за себя, а за них…

Иван Белин вздохнул и пошел догонять стадо. В такие минуты он становился добрым и его сердце откликалось на всякое чужое страдание. Волчица уже исчезла среди хребтов, но он все еще оборачивался и глядел в ту сторону. Мысли его разбрелись. Он думал то о волчице, то о своих делах, но все это отрывочно и бессвязно; ясна была только мука, наполнявшая его сердце. Как-то неожиданно наступили сумерки. В небе, на побледневшем западе, словно крупный драгоценный камень, зажглась вечерняя звезда. Повеял прохладный ветер, насыщенный запахом душистых трав, застрекотали цикады, в темноте разлилась широкая и сладостная песня колокольцев. Во всем этом Иван Белин чувствовал неизменный, вечный и мудрый порядок, который приводил его в умиление. Он посмотрел на звезды, но теперь не искал в них примет и предзнаменований. Ему казалось, что это — божьи очи. Потом опять вернулся мыслями к волчице. «И она — живое существо, и она создана богом, — думал старик, искренне ей сочувствуя и желая добра. — И мать она, детей кормит…»