Старопланинские легенды - [20]

Спустя немного появился и Вырбан. Увидев мужа, Женда немного смутилась, перестала кормить козла и ушла от солнца в тень орешины. Вырбан даже не заметил ее, не видел и козла. Первой его заботой было поглядеть на верхнюю мельницу; увидев, что там стоят распряженные телеги, а к нему никто не едет, он почувствовал в сердце змеиный укус зависти. Еще больше потемнев лицом, он повернулся к своей мельнице. Тут он увидел козла, услыхал бубенцы в лесу и понял, что это идут козы Мартинова сына Марина. Вырбану опротивели люди. Козел не сделал ему ничего плохого, но Вырбан вдруг на него обозлился, поднял камень и шуганул его. Козел сделал небольшой круг, затряс рогами, будто кому-то угрожал, и остановился. Вырбан, не обращая на него больше внимания, вошел в мельницу.

Его опять одолели тревожные мысли. «Все так и прут к старому хрычу, будто сговорились, — подумал он. — Слава прошла, будто он жернов хорошо кует да мелет мелко. Коли в этом дело, так жернов-то ковать и я умею!» Все больше распаляясь, он вошел в комнату и стал искать на полках молоток.

А на дворе Женда, подманив козла, стала опять кормить его с руки хлебом. Она смеялась. Ей было весело, и, чтобы ее видели другие, она оборачивалась, поглядывая в сторону верхней мельницы. И не козел боялся ее, а она — его. Протянет одной рукой хлеб, а сама отстраняется, изогнувшись дугой, готовая ежеминутно пуститься наутек. Впрочем, кто знает — может, Женда вовсе не боялась, а ей просто нравилось делать вид, будто она боится. Сарафан плотно облегал ее упругое тело; одна коса все время падала ей на грудь, и она нетерпеливо откидывала косу назад. Волосы у нее были длинные: за спиной косы доходили до колен, как две черные змеи.

Найдя молоток и остановившись посреди мельницы, Вырбан принялся рассматривать его со всех сторон. Потом отложил в сторону и стал снимать жернов, чтобы подковать его. Конек на верхней мельнице трещал как помешанный, заставляя торопиться. Женда вошла, взяла ведро, снова вышла — Вырбан даже не взглянул. Обхватив жернов обеими руками, подставив ему поясницу, стал снимать. Жернов был тяжелый — тут нужны были силы двух-трех человек. Вырбан застонал, на шее у него вздулись жилы. Вдруг словно что упало у него за спиной; он обернулся: на ларе с зерном стоял козел. Большой, черный. Стоит и смотрит своими продолговатыми желтыми глазами, что-то жует, трясет бородой. Вырбан крикнул на него, козел не шевельнулся. Тогда Вырбан освободил одну руку и потянулся за черпаком: хотел бросить в козла. Вдруг жернов сдвинулся и стал сползать вниз. Вырбан не мог ни остановить его, ни отбежать в сторону, и жернов всей своей тяжестью обрушился на него.

Он не вскрикнул, не застонал. Лежал на земле, вытянувшись, как мертвец, а жернов навалился ему на ноги. Словно во сне слышал, как зазвенели ведра, как они упали на землю, как полилась вода. Потом услыхал крик Женды. Казалось, прошли целые часы.

— Ты что, молодка? Что случилось? — послышались мужские голоса.

Он почувствовал, что его подняли на руки и понесли.

Будто закачали в люльке. Никакой боли не было. Но от колен вниз чувствовалась какая-то легкость, словно у него нет ног.

Все так же бешено, бурно работала верхняя мельница. Там осталась только жена деда Ивана, бабушка Ана. Она была больна, не могла ходить, а то первая прибежала бы. Время для нее тянулось бесконечно. Но вот мужчины с испуганными лицами, глядя в землю, вышли с нижней мельницы. Бабушка Ана не стала их спрашивать, ничего не сказала и когда они вернулись. Дед Иван тоже не спешил и, только выбив трубку об стену, рассказал о том, что случилось.

— И козел-то, черт его знает, откуда взялся!

— А негодница эта что делает? — возмутилась бабушка Ана.

— Кто?

— Да Женда, а то кто же? Это она давеча козла хлебом кормила, я видела.

— А тебе Женда все спать не дает? Ну чем Женда виновата? Уж это — кому что суждено…

— Знаю, я не слепая. Намедни толковали: Вырбан — плохой человек, Вырбан жито крадет. Врут. Очень даже хороший Вырбан. Не может человек глядеть, как жена его вокруг каждого мужика увивается, — ну и выходит: плох. Говорят — не ходят на мельницу к нему, потому — со всеми ругается: так будешь ругаться, живя с такой женой…

Дед Иван спокойно уминал пальцем табак в трубке. Лицо его оживилось, брови приподнялись, и в глазах, опорошенных мукой, как у мельничной крысы, заиграл лукавый огонек.

— Слушай, что я тебе скажу, старуха, — промолвил он, подмигнув крестьянам. — У нас с ними теперь одинаково: и у нас один здоровый да один больной — и у Вырбановых тоже. Как же быть, а? А вот как: больного к больному, а здорового — к здоровому. Ты к Вырбану ступай, а я себе Женду возьму!

Крестьяне захохотали, стали хлопать деда Ивана по спине. Бабушка Ана хотела что-то сказать, но мужчины пошли в помещение. Она, в сердцах сжавши губы, опять устремила взгляд на нижнюю мельницу. Там никого не было видно. Только козел бродил вокруг, терся около садовой изгороди и обрывал листья с веток.

На другой день опять зазвенели бубенцы в лесу. Солнце сияло. В воздухе носились нити паутины и пух цветущих тополей. Когда звон послышался ближе и громче, из лесу вышел Мартинов сын Марин.