Старопланинские легенды - [19]

Дедушка Руси сидел неподвижно на скамейке, глядя вдаль. Ему дела не было ни до герловских турок, ни до чорбаджии. Он глядел в сторону гор, всматриваясь в обрывы и тропы, напрягая слух, стараясь уловить, не громыхнет ли в этой зимней тишине ружейный выстрел. «Зима в мае, — думал он. — Плохо. Их по следам переловят, как зайцев».

Так сидел он и на другой день. Герловские турки ушли, и на Добромерице от них остался большой черный круг, словно там лежало какое-то стадо. Но страх еще тяготел над селом. Дедушка Руси, быть может, был единственный, кто решался сидеть за воротами.

Вдруг на краю села послышался шум. Поднялся, стал расти, налетел на село, как буря. Барабаны, клики, песни, и среди всего этого — протяжный, жалобный напев зурны. Вот на Холме показалась процессия: сперва конники, потом — волнами, волнами — пехотинцы. Над ними торчат длинные шесты, а на шестах насажены человеческие головы. Дедушка Руси чуть не потерял сознание. Плакали зурны, гремели барабаны. А это что? Крик или вой волчьей стаи? И опять эти страшные, сухие удары барабанов… Словно острая сабля с визгом рубила село, сверкая на солнце и белизне снегов. Орда черным потоком нахлынула на село, страшные шесты торчали, покачиваясь.

Дедушка Руси перевел взгляд на горы. Глаза его ничего не видели, руки дрожали.

Когда он опять поглядел на конак, орда башибузуков уже стала в круг, а шесты с головами стояли посреди площади, вбитые в землю. Словно чудовищные, зловещие побеги поднялись из снега.

Закричал глашатай — голосом, глухим от страха и боли: пусть каждый подходит, опознает.

Никто не вышел. Тогда жандармы пошли по домам, стали стучать в двери. Увидали дедушку Руси на скамейке, потащили. Он подошел, трепещущий, бледный как смерть. Поднял глаза, увидел голову на первом шесте, узнал. Земля стала уходить у него из-под ног. «Милуш!» — чуть не крикнул он, но крик застрял в горле. Он проглотил слезы, взял себя в руки. Прошел мимо всех шестов, осмотрел их, обернулся, взглянул на пашу. Взгляд холодный, спокойный.

— Знаешь ты их? — спросил паша.

— Нет, ага, не знаю. Никого не знаю.

И пошел к дому, высокий, статный, с волосами белыми, как снег на горах. Глядел перед собой и молчал. Когда проходил мимо мастерской Милуша, сердце его сжалось. Черный ворон сел на верхушку тополя и закаркал. А внизу, за дощатым забором, под яблоней, кто-то глядел в щель на конак. И дедушка Руси услыхал голос Люцы:

— Господи боже, ведь это он… Милуш, милый мой Милуш!

Дедушка Руси услыхал, но не вздрогнул, не обернулся.

Опять весна, опять зеленеют поля, опять прекрасны Балканские горы. Дедушка Руси сидит на скамейке и думает: «Зачем все это было?» Мастерская Милуша закрыта, молотка не слышно. Вечером мимо проходит Люца, возвращаясь от колодца, и сдержанно, тихо — как будто для того, чтобы только он слышал, — говорит:

— Добрый вечер, дедушка Руси!

Ходит к нему и Додованяк. Как-то вечером, когда горы потемнели и над ними загорелись звезды, он шепнул дедушке Руси:

— Приезжал большой начальник в Сливен; велел головы парней убрать, чтоб не валялись в мусоре, и похоронить их. И похоронили их на болгарском кладбище… Вечером хотели наши болгарки пойти, свечи поставить. Так не пустили. Жандармам приказали не пускать никого. А как смерклось…

Додованяк еще больше понижает голос:

— А как смерклось и стало совсем темно, с неба спустились лампады. Люди мне рассказывали, дедушка Руси, которые сами видели — своими собственными глазами. На каждую могилу по лампаде. Как звезды…

— Добрый вечер, дедушка Руси, — говорит Люца, проходя мимо.

И дедушке Руси чудится, что этот самый голос, но давний, далекий, произносит: «Милуш, милый мой Милуш!» И замирает, все больше и больше слабея, как будто это Громовец повторяет семикратный его отголосок.

Тополь, старый столетний тополь, словно пробудившись ото сна, начинает шевелить листьями, качать ветвями, шуметь.

ПОСТОЛОВЫ МЕЛЬНИЦЫ

Тогда дьявол создал козу и, отправившись к господу, оседлал ее, сделав узду из лука-порея: оттого с тех пор у коз — борода.

Богомильская легенда{3}

Козы Мартинова сына Марина часто проходили мимо Постоловых мельниц. Весь лес звенел тогда от бубенцов. Были маленькие медные певучие бубенчики, были и большие железные колокольцы, бьющие редко и протяжно, как колокола. Иногда все эти бубенцы звенели так громко и бестолково, что можно было подумать — стадо, испугавшись волка или медведя, кинулось вниз и вот-вот посыплется прямо на мельницы. Но этого не случалось. Козы проходили мимо невидимые, бубенчики мало-помалу замолкали, и только побрякиванье какого-нибудь большого бубенца слышалось еще где-то далеко на обрыве, там, где кончался мелкий граб и начинались высокие буки.

Так бывало всегда. Но как-то утром, только взошло солнце и роса еще блестела на траве и листьях орешин, перед нижней мельницей остановился большой черный козел. Бубенцы слышались неподалеку, и было ясно, что козел этот отбился от Маринова стада. Крестьяне, таскавшие мешки на верхней мельнице, видели, как он стоит на одном месте, словно боясь переступить черную тень, отбрасываемую орешиной поперек поляны. Вскоре они увидели там Женду. Она стояла возле козла, кормила его с руки хлебом и смеялась.