Старое предание - [135]
Рассказал Доман, как реяла белая птица над головой Пястуна, а над Лешеками кружились чёрные вороны и как оставили на ночь мёртвые тела на съедение волкам и голодным псам… Он говорил, потом замолкал, а толпа слушателей кричала:
— Ещё, рассказывай ещё… рассказывай дальше!..
Наконец, уже поздней ночью, Доман окончил свой рассказ и, желая ещё сегодня принести жертву богам, отправился в храм, быть может, надеясь увидеть Диву. Но её тут не было. Только старая, седовласая Наня зорко следила за ним, не отставая ни на шаг. Доман покинул храм и лугом побрёл на берег, чтобы улечься в чёлне, как вдруг услышал позади какой-то шорох.
Смеясь, за ним шла старая Яруха. Когда он остановился и повернулся к ней, она тоже встала, качая головой.
— Тянет вас сюда… Тянет… — пробормотала она, — ох, я-то знаю, что! А я что обещала, помните?.. Сделаю. Умею ведь я привадить и отвадить, господин мой милый… — Все умею…
— А мне вы что же не привадили? — рассердился Доман. — Девка как бегала от меня, так и сейчас бежит…
— Ох-ох-ох! — вскричала старуха. — А того вы не подумали, что девка бежит, когда хочет, чтоб её догоняли?
Бабка подошла к нему, озираясь по сторонам, словно боялась, чтоб её не подслушали, прикрыла ладонью рот и зашептала на ухо:
— Уж теперь, если вы её увезёте, она не станет противиться… И вас не искалечит…
— Как же я могу увезти её из храма?
— Бывало и так… бывало! — сказала Яруха. — Спросите-ка Визуна. Забирали у него жриц князья, забирали и кметы, а в храм давали выкуп
Едва договорив, Яруха испуганно оглянулась, приложила палец к губам, надвинула на лоб платок, метнулась в кусты и исчезла.
Доман задумчиво поплёлся к чёлну и улёгся, но сон не сомкнул его глаз всю ночь. На рассвете он в тревоге побежал к храму.
Уже издали он увидел Диву: она стояла у разукрашенного тына, прислонясь к столбу. Поникнув головой и опустив руки, она тихо напевала, не замечая Домана:
Все тише звучала эта девичья песенка, пока не расплылась в тоскливом напеве. Стараясь не шуметь, Доман подкрался и кашлянул, чтобы она обратила на него взор.
Слегка зарумянившись, Дива подняла глаза, словно ждала, что увидит его здесь; она была печальна. Приложив фартучек к губам, она устремила вдаль блуждающий взгляд, как будто стараясь не смотреть на него, однако не уходила.
Доман подошёл и весело поздоровался.
— Задал бы я тебе загадку, кабы ты захотела её послушать.
— Какую? — спросила она.
— О тебе и обо мне, — сказал Доман. — Что будет, если я внесу за тебя выкуп, а тебя с Ледницы увезу к себе в светёлку? Нож я теперь за пояс не заткну… чем же ты станешь обороняться?
Дива залилась румянцем, опустила глаза и покачала головой.
— Чего быть не может, того и не будет, — молвила она тихо, — этого ты не можешь сделать.
— А если сделаю?
Когда Доман вскинул глаза в ожидании ответа, девушки уже не было у тына: она убежала в храм, села на камень, прижала руку к сердцу и уставилась на огонь, то и дело испуганно озираясь. Доман подошёл вплотную к стене и долго глядел на Диву сквозь щель между завесой и столбом, потом, хлопнув в ладоши, отбежал.
— Бывало это не раз… так может быть и теперь… По доброй воле она не пойдёт, но и не будет на меня косо смотреть… А мне без неё жизнь не мила…
Он ударил себя кулаком в грудь.
— Будь что будет, а она должна быть моей! Я кровью своей за неё заплатил.
Стремительно, не глядя по сторонам, он пошёл к чёлну, как вдруг сильная рука Визуна опустилась ему на плечо.
— Ты что тут все ходишь-бродишь?
— Вчерашняя битва ещё шумит у меня в голове… вот… и ещё кое-что, о чём ночью, когда я не мог уснуть, толковали люди. А правда это, старик, что князья Лешеки увозили девушек из храма?
Визун кивнул головой.
— И что удавалось это и кметам? Старик, помолчав, угрюмо пробормотал:
— Дурные люди и делали дурно… что за диво? Да тебе что до этого?
— А что им было за это? — спросил Доман.
Они поглядели друг другу в глаза. Визун стукнул посохом оземь, затем посмотрел на небо и на солнце.
— Тебе пора возвращаться, — сказал он, — не время сказки рассказывать.
Он повернулся и пошёл прочь.
Сорвав с дерева листок, Доман почти насмешливо поглядел ему вслед.
В чёлне ждал его Самбор. Они поплыли назад, молча меряя друг друга взглядом, а Доман повторял про себя:
— Она должна быть моей!
XXX
Уже издали было видно, как толпы людей сваливали грудами трупы и как вырастали из них холмы, которые засыпали землёй. Людей собралось видимо-невидимо, и хотя работа была невесёлая, они что-то выкрикивали и пели песни.
— Где ваши угрозы, разбойничье племя? Где пленники ваши, добыча, победа? Стрела грудь пронзила, земля прах укрыла — вот ваша награда… А дома ждут жены, стоят у порога, глаза проглядели, льют горькие слезы… Придут вурдалаки, придут кровопийцы и кровь своих братьев будут снова сосать…
С песнями они насыпали курганы и, часто сменяясь, насыпали весь день, насыпали и на другой день, и на третий, пока милосердная земля не укрыла всех. С почестями сожгли на кострах полян, тела которых лежали отдельно.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.