Старина и новь Магриба - [42]

Оран, наиболее европейский из всех алжирских городов (® свое время испанцы владели им почти 300 лет), мы проехали не останавливаясь, так же как и расположенный в нескольких километрах за ним военный порт Мерс аль-Кебир (когда-то здесь была воен-но-морская база Франции, которая хотела надолго сохранить ее за собой и после независимости Алжира). Шоссе лепится по краю отвесной скалы, и иногда кажется, что невозможно разъехаться не только со встречным автомобилем, но даже с мотоциклистом или велосипедистом, которых здесь очень много. Когда мы наконец выезжаем на ровную дорогу, один из указателей показывает путь к морю на Айн ат-Тюрк. Само название этого пункта (Глаз турка) указывает на то, что здесь когда-то был турецкий военный пост, наблюдавший за близкой границей с Марокко. Но мы едем дальше, в курортное местечко Аль-Андалусат с роскошным пляжем и отелом. По преданию, здесь когда-то были вырезаны (только неизвестно кем и почему) бежавшие из Испании андалусские изгнанники.

Через несколько часов я оказываюсь снова в Оране, в одной из небольших аудиторий местного университета, где собралось человек сорок — пятьдесят, почти столько же, сколько было в Бумердесе. Это студенты и студентки, смуглые, черноволосые и черноглазые. Именно этот ярко выраженный арабский тип преобладает на западе Алжира. Местные жители — в основном потомки бедуинов, хлынувших в Магриб в XI в. и обосновавшихся именно здесь, на равнинах, вдали от непривычных им гор на востоке и в центре страны. Однако пс исторические ассоциации занимают меня в этой аудитории, на редкость доброжелательной и дружественно настроенной.

— Здесь студенты разных факультетов, — говорит мне организатор лекции, энергичный и стремительный Сид Ахмед Сахла, вице-президент культурной комиссии Оранского университета. — Преобладают медики, математики, социологи, юристы и филологи. Главное, все они живо интересуются проблемами, которые вы собираетесь затронуть.

Лекция-дискуссия шла примерно по той же схеме, что и в Бумердесе, с тем лишь отличием, что присутствующие были на пять — десять лет моложе, вопросы задавали еще более острые и отстаивали свое мнение еще более пламенно.

— Что вы можете сказать о теории некапиталистического развития? — спросил меня кудрявый паренек, судя по всему — самый начитанный и поднаторевший в спорах. Выслушав ответ, он продолжал наседать:

— А почему сам этот термин содержит отрицание? Не проще ли сказать, что это социалистическое развитие, которое в разных условиях может быть разным.

— Надо прежде всего выяснить, когда в этом развитии появляются элементы социализма, — отозвалась сидевшая рядом с пареньком девушка.

— А нельзя ли начать с анализа структуры власти, армии и правящей' партии? — спросил расположившийся отдельно от других длинноволосый юный бородач явно анархистского вида.

— Но как же это можно делать, пока не узнаешь, какие социальные силы определяют социалистический выбор в данной стране и каков состав рабочего класса в ней, — возразил ему кудрявый.

Разумеется, не все из студентов столь легко ориентировались в социологии и политике. Ведь из них гуманитарными науками занимались лишь немногие. Поэтому наряду с действительно интересными вопросами (па-пример, о необходимости судить о революционной демократии по ее практическому опыту, о значении агропреобразований в социалистической ориентации развития той или иной страны) были и такие, которые свидетельствовали либо о незнании азов, либо о влиянии западной пропаганды: «А был ли рабочий класс у власти в СССР? Какова разница между экономической помощью СССР и бывших колониальных держав странам Азии и Африки? Правда ли, что рабочий класс развитых стран выигрывает кое-что от эксплуатации трудящихся афро-азиатского мира?» К сожалению, подобные вопросы (хотя некоторые из них предварялись формулой: «Скажите, верно ли утверждают западные авторы, что…») порождаются не только чтением буржуазной литературы. Не меньшее влияние в 70-е годы на молодежь развивающихся стран приобрела и леворадикальная литература, проповедующая различные троцкистские, левацко-экстремистские и особенно изощренные «неомарксистские» теории, ничего общего с марксизмом не имеющие. Мне пришлось не раз в этом убедиться, общаясь с молодыми магрибинцами.

Однако в целом участники дискуссии были подготовлены неплохо, к буржуазным и сходным с ними взглядам относились критически, а к идеям социализма и авторитету СССР — с большой любовью и уважением. Преобладали серьезные вопросы, например: «Какую роль может сыграть национализация источников сырья в установлении твердых цен на него? Какова роль госкапитализма в переходе к социализму? Применимы ли в Алжире формы контроля над частным сектором, имевшие место в СССР в период нэпа? Что можно сказать о роли средних слоев в современном революционном процессе в Азми и Африке? Когда возникает и исчезает «конторский» пролетариат?»

Я возвращался из университета в очень хорошем настроении. Дело в том, что во время беседы в отеле «Аль-Аидалусат» заместитель национального комиссариата партии ФИО в Оране Салах Лакуас, узнав о теме предстоявшей лекции, разразился длинным монологом, в котором, прямо не упоминая марксизм, фактически нападал на его приверженцев, заявляя, что «в Алжире нет места импортным идеологиям», что здесь «не потерпят претенциозных поучений извне, оскорбляющих ислам», что в Алжире «строится подлинный социализм», а всякие разговоры о «переходном характере общества» имеют целью якобы лишь «бросить тень на алжирскую революцию». Явно намекая на алжирских коммунистов, он принялся за тех, «кто не сражался, а только давал советы истинным борцам, сам находясь в безопасности за рубежом». Несправедливость этого обвинения, впрочем весьма распространенного среди правых националистов Алжира, усугублялась еще и тем, что сам Лакуас, молодой человек не старше 30 лет, по возрасту не мог участвовать в революционной войне и тем более судить о том, кто сражался, а кто — нет.