Старина и новь Магриба - [27]

Но главное впечатление от города — это обилие лестниц. Они бывают разных форм, калибров и назначений. Каменные, железные, асфальтированные, узкие, широкие, ажурные и почти незаметные. Большинство улиц, идущих от моря, снизу вверх, тоже представляют собой лестницы или же комбинации лестниц с пандусами. Таков, в частности, бульвар Мухаммеда Хамисти в самом центре города, широкими уступами поднимающийся от набережной к Дворцу правительства и Эспланаде Африки (площади перед дворцом) и далее, в виде небольшого сквера, достигающий стадиона, проспекта Франца Фанона и Национальной библиотеки. В середине бульвара, между зеленым массивом в его нижней части и Эспланадой Африки, расположена огромная лестница, с любой из широких ступенек которой открывается прекрасный вид на простор Алжирского залива, белеющие в синеве моря корабли на рейде, порт и приморские кварталы. Дома по обе стороны бульвара как бы движутся вверх в том же ритме, что и весь его ансамбль: каждый следующий дом на этаж или пол-этажа выше предыдущего, вследствие чего их крыши также образуют подобие лестницы. Кроме того, каждый дом имеет свое лицо, не похож на другие ни окраской, ни формой лепных украшений, ни рисунком балкончиков, решеток, окон и т. п. Но вместе они удивительно гармонируют, так как само сочетание их цветов, линий, расположения архитектурных элементов очень тонко продумано.

Все сказанное до сих пор об алжирской столице относится к европейским кварталам, выстроенным в основном французскими или учившимися во Франции алжирскими архитекторами, а также зодчими многих других стран — от Египта до Бразилии. Однако, попав в Касбу, бывшую цитадель, а ныне старинный мусульманский квартал, мы увидели, что принцип города-лестницы тут воплощен с еще большей силой и скорее всего отсюда заимствован. В сущности, природа не оставила здесь возможности какого-либо иного выбора.

Если войти в Касбу «сверху», со стороны района Тагарэн (того самого, на месте которого была основана первая деревня арагонских мавров-тагаринов), то сначала видны глухие, мрачные стены тюрьмы Барберус, а далее — крутой, относительно узкий и довольно грязный спуск мимо тесных, кривых проулков, вывешенного прямо — на дороге белья, редких дверей и закрытых ставнями окон, по замусоренным бесчисленным ступенькам. И вся эта лестница, вернее, лестничный коридор (большая часть пути перекрыта сверху сводами различной высоты или же выступающими верхними этажами домов) представляет собой сплошной торговый ряд. Магазинчики, ларьки, лавки, парикмахерские, булочные, всевозможные мастерские. Прямо «а улице бреют, стригут, что-то чинят, шьют, плетут, но главным образом пекут и жарят, далеко распространяя аромат свежих чуреков, блинов, печенья и сладостей. Здесь же — бесчисленные кафе с пышными названиями «Барака» («Благословение»), «Ислам», «Революция» и т. п. Однако хозяев, обычно стоящих или сидящих у дверей, почти не видно за целой тучей детворы, неукротимо галдящей, мгновенно исчезающей в лабиринте неожиданно возникающих слева и справа проходов и столь же молниеносно вылетающей из них. Проходы ведут не только в сторону, но и вверх или вниз, зияют проломами, обнажившейся кирпичной кладкой ветхих стен. Иногда проход столь узок, что его целиком загораживает вывешенная для продажи куртка или свитер. Хозяин этого товара, переговариваясь с соседом в глубине прохода, и не думает убирать своеобразный занавес, скрывающий от него собеседника.

В Касбе мне приходилось бывать несколько раз. Запомнилось ее посещение в декабре 1973 г., когда нашим гидом был 24-летний Аззеддину. Жизнерадостный, быстро схватывавший все буквально на лету, он как бы символизировал пытливость и жажду знаний современной алжирской молодежи. Проучившись полтора года в Алжирском университете и по полгода в Англии, Канаде, США и ФРГ, Аззеддину бегло говорил по-английски, no-французски, по-немецки, по-испански и по-итальянски, понимал по-сербски и немного по-русски после трехмесячной стажировки в Югославии и Польше.

— Я побывал также в Скандинавии, — сказал он, — но тамошними языками не овладел. Мне легко даются языки. Я с детства слышал кабильский, арабский и французский, так как отец у меня кабил, мать арабка, а по-французски в столице говорят все. ААы живем в Хусейн-Дее, юго-восточном районе города. Там немало смешанных семей. Но больше всего их в Касбе, где сорок процентов жителей — кабилы.

Хорошо ориентируясь в извилистых закоулках Касбы, Аззеддину вывел нашу группу сначала на какую-то вполне европейскую улицу, которая как бы неожиданно возникла со своими почти парижскими балконами и окнами среди традиционных мусульманских домов, а затем по скользкой лестнице с многочисленными виражами уверенно двинулся прямо в полутьму подозрительного тупика. Он явно готовил нам сюрприз. И действительно: вскоре мы оказались во внутреннем дворике одного из домов. Этот дворик напомнил мне точно такой же в старой Бухаре: темные углы и залитая солнцем середина, железные двери первого этажа нараспашку, крытая галерея с деревянными перилами и довольно затейливой резьбой вдоль всего второго этажа. Женщины, не надевающие дома традиционные мусульманские покрывала (хаики) и закрывающие пол-лица платки (лааджары), смотрели на нас без особого удивления.