Старики и Бледный Блупер - [3]

Сержант Герхайм поворачивается к Леонарду:

— Рядовой Пайл, теперь рядовой Джокер — твой сосед по шконке. Рядовой Джокер — очень умный пацан. Он тебя всему научит. Ссать будешь ходить по его инструкциям.

Я говорю:

— Сэр, рядовой хотел бы остаться с прежним соседом, рядовым Ковбоем, сэр!

Мы с Ковбоем подружились, потому что когда ты далеко от дома и напуган до усрачки, то ищешь друзей, где только можно, и пытаешься найти их как можно больше, и выбирать особо некогда. Ковбой — единственный рекрут, который смеется надо всеми моими приколами. У него есть чувство юмора — неоценимое качество в таком месте, как здесь, но когда надо, относится к делу серьезно — надежный парень.

Сержант Герхайм вздыхает.

— Ты что, страстью голубою воспылал к Ковбою? Палку ему лижешь?

— Сэр, никак нет, сэр!

— Образцовый ответ. Тогда приказываю: рядовому Джокеру спать на одной шконке с рядовым Пайлом. Рядовой Джокер глуп и невежествен, но у него есть стержень, и этого достаточно.

Сержант Герхайм шествует к своим чертогам — каморке в конце отсека отделения.

— Так, девчонки, приготовиться… По шконкам!

Запрыгиваем на шконки и замираем.

— Песню запевай!

Мы поем:

Монтесумские чертоги,

Триполийцев берега

Помнят нас, где мы как боги

Смерть несли своим врагам.

Моряки и пехотинцы,

Заглянув на небеса,

Там увидят — мы на страже,

Божья гордость и краса.[17]

— Так, быдло, приготовиться… Спать!

* * *

Обучение продолжается.

Я учу Леонарда всему, что умею сам — от шнуровки черных боевых ботинок до сборки и разборки самозарядной винтовки М14.

Я учу Леонарда тому, что морские пехотинцы не шлепают, что абы как они не ходят. Морпехи бегают, передвигаются беглым шагом. Или, когда дистанция велика, морские пехотинцы топают, одна нога за другой, шаг за шагом, столько времени, сколько потребуется. Морпехи — трудолюбивые ребята. Это только говнюки пытаются увиливать от работы, одни засранцы халявы ищут. Морские пехотинцы содержат себя в чистоте, они не какие-то там вонючки. Я учу Леонарда, что винтовка его должна стать ему так же дорога, как жизнь сама. Я учу его, что от крови трава растет лучше.

«Это ружье, типа — страшная железяка, в натуре». Неловкие пальцы Леонарда собирают винтовку.

Моя собственная винтовка вызывает у меня отвращение — сам вид ее, и даже трогать ее противно. Когда я беру ее в руки, то чувствую, какая она холодная и тяжелая. «А ты думай, что это просто инструмент, Леонард. Типа как топор на ферме».

Леонард расплывается в улыбке. «Ага. Верно, Джокер». Поднимает глаза на меня. «Я так рад, Джокер, что ты мне помогаешь. Ты мой друг. Я знаю, что я тормоз. Я всегда был таким. Мне никогда никто не помогал…»

Отвожу глаза в сторону. «Это уж твоя личная беда». И усердно разглядываю свою винтовку.

* * *

Сержант Герхайм продолжает вести осадные действия в отношении рядового Леонарда Пратта. Каждый вечер он прописывает Леонарду дополнительные отжимания, орет на него громче, чем на остальных, придумывает для его мамочки все более живописные определения.

Но про остальных он тем временем тоже не забывает. И нам достается. И достается нам за проколы Леонарда. Из-за него нам приходится маршировать, бегать, ходить гусиным шагом и ползать.

* * *

Играем в войну среди болот. Рядом с местом «бойни у ручья Риббон-крик»,[18] где шесть рекрутов утонули в 1956 году во время ночного марша, предпринятого в дисциплинарных целях, сержант Герхайм приказывает мне забраться на иву. Я снайпер. Я должен перестрелять весь взвод. Я повисаю на суке дерева. Если смогу засечь рекрута и назвать его по имени — он убит.

Взвод идет в атаку. Я ору «Хеймер!», и сраженный Хеймер падает на землю.

Взвод рассыпается. Шарю глазами по кустам.

В тени мелькает зеленый призрак. Я успеваю разглядеть лицо. Открываю рот. Сук трещит. Лечу вниз…

Шлепаюсь о песчаную палубу. Поднимаю глаза.

Надо мной стоит Ковбой. «Бах, бах, ты убит», — говорит Ковбой. И ржет.

Надо мною нависает сержант Герхайм. Я пытаюсь что-то объяснять про треснувший сук.

— А ты не можешь говорить, снайпер. Ты убит. Рядовой Ковбой только что жизни тебя лишил.

Сержант Герхайм производит Ковбоя в командиры отделения.

* * *

Где-то на шестой неделе сержант Герхайм приказывает нам бегать по кругу по кубрику отделения, взявшись левой рукой за член, а в правой держа оружие. При этом мы должны распевать: «Вот — винтовка, вот — елда. Остальное — ерунда». И другое: «Мне девчонка ни к чему, М14 возьму».

Сержант Герхайм приказывает каждому из нас дать своей винтовке имя.

— Другой письки тебе отныне не видать. Прошли денечки суходрочки, когда ты пальчиками трахал старую добрую подругу Мэри Джейн Гнилопиську[19] через розовые трусишки. Отныне ты женат на ней, на этой винтовке из дерева и металла, и я приказываю хранить супруге верность!

Передвигаясь бегом, мы распеваем:

Если мой

Друган не врет —

В эскимосских

Письках лед

Перед хавкой сержант Герхайм рассказывает нам, что во время Первой мировой войны Блэк Джек Першинг[20] сказал: «Самое смертоносное оружие в мире — солдат морской пехоты со своей винтовкой». В бою в лесу Белло[21] морская пехота проявила такую свирепость, что немецкие пехотинцы прозвали морпехов