Старики и Бледный Блупер - [24]

Шрифт
Интервал

жирного белого гуся, который был ранен в ходе нападения на пункт. Полуполковник высказывает сомнение в том, что гражданские корреспонденты осознают, что война есть дело серьезное.

Мы идем по улице, я указываю на похеренного солдата СВА, повисшего на колючей проволоке. «Война — крупный бизнес, а это наш валовой национальный продукт». Я пинаю труп, вызывая панику среди червей, шевелящихся в пустых глазницах и улыбающемся рту, а также во всех дырках от пуль в его груди. «Скажи, противно?»

Стропила наклоняется и рассматривает труп. «Да, этот-то точно кому-то на счет пошел».

Появляется съемочная группа из Си-би-эс в окружении очумевших от свалившейся на них славы хряков, которые принимают эффектные позы, изображая реальных бойцов-морпехов, какие они типа на самом деле. Они все хотели бы познакомить Уолтера Кронкайта со своими сестренками. Телевизионщики из Си-Би-Эс, в белых рубашках с короткими рукавами, поспешают дальше — снимать смерть в красочном многоцветии.

Я останавливаю мастер-сержанта. «Топ, нам в говно надо».

Мастер-сержант пишет на листке желтой бумаги, закрепленном на дощечке. Он не поднимает взгляда, но тычет пальцем через плечо. «За рекой. Первый Пятого. Лодку у моста найдете».

— Первый Пятого? Образцово. Спасибо, Топ.

Мастер-сержант отходит, продолжая писать на желтой бумаге. Он не обращает внимания на четырех заляпанных хряков, которые вбегают в расположение. Каждый держится за угол пончо. На пончо лежит убитый морпех. Хряки орут, вызывая санитара, а когда с великой осторожностью опускают пончо, темная кровяная лужица стекает на бетонную палубу.

Мы со Стропилой спешим к реке Ароматной. Обращаемся к флотскому энсину[106] с детским личиком, который засувениривает нам переправу на вьетнамской канонерке, доставляющей подкрепление для вьетнамских морпехов.

Мы скользим по поверхности реки. Стропила спрашивает:

— А эти вот ребята? Они как, хорошие вояки?

Я киваю.

— Лучшие, что есть у арвинов. Хоть и не такие крутые, как корейские морпехи. Корейцы такие крутые, что у них даже дерьмо мускулистое. Бригада «Голубой дракон». Я был с ними на операции у Хойан.

С берега доносится звук выстрела. Над нами просвистывает пуля.

Экипаж канонерки открывает огонь из пулемета пятидесятого калибра и 40-миллиметровой пушки.

Стропила горящими от восторга глазами глядит на тонкие фонтанчики, которые пули выбивают из воды вдоль речного берега. Он по-парадному держит винтовку у груди, рвется в бой.

Земляничная поляна, большой треугольник земли между Цитаделью и рекой Ароматной — тихая богатая окраина Хюэ. Мы вылезаем из канонерки на Земляничной поляне и бродим вместе с вьетнамскими морпехами, пока не натыкаемся на низкорослого морпеха с дорогим помповым дробовиком, закинутым за спину, коробкой сухпая на плече и с надписью «СМЕРТОНОСНАЯ ДЕЛЬТА» на бронежилете.

Я говорю:

— Э, братан, где Первый Пятого?

Маленький морпех оборачивается, улыбается.

Я говорю:

— Поднести помочь?

— Спасибо, не надо, морпех. Вы из Первого Первого?

— Никак нет, сэр.

В поле на офицерах знаков различия нет, но собаки умеют различать звания по голосу.

— Мы первый пятого ищем. У меня там братан в первом взводе. Ковбоем зовут. Он в ковбойской шляпе ходит.

— А я командир взвода, в котором Ковбой. Отделение «Кабаны-Деруны» сейчас в расположении взвода, у Цитадели.

Шагаем дальше рядом с маленьким морпехом.

— А меня зовут Джокер, сэр. Капрал Джокер. А это — Стропила. Мы из «Старз энд страйпс».

— А меня зовут Байер. Роберт М. Байер третий. Мои ребята прозвали меня Недолетом, по понятным причинам. Ты сюда приехал, чтоб Ковбоя прославить?

Я смеюсь:

— Хрен когда.

* * *

Серое небо проясняется. Белый туман уползает, открывая Хюэ лучам солнца.

Из расположения первого взвода видны массивные стены Цитадели. Покуда первый взвод ожидает начала атаки, отделение «Кабаны-Деруны» устроило празднество.

Бешеный Эрл тычет в нас троих пальцем: «Пополнение! Номер один!» Продолжает: «Эй, коровий наездник, тут Джокер на палубе».

Ковбой глядит на нас и улыбается. Он держит в руке большую коричневую бутылку «тигриной мочи» — вьетнамского пива. «Точно, не херня. В самом деле — Джокер и салага. Лай дай, братаны, давай сюда, добро пожаловать к столу, будьте как дома».

Мы со Стропилой усаживаемся на землю, и Ковбой швыряет нам на колени охапки вьетнамских пиастров. Я удивленно смеюсь. Подбираю красочные бумажки, большие бумажки, с большими числами. Ковбой сует нам в руки бутылки «тигриной мочи».

— Э, Шкипер! — говорит Ковбой. — Ты бы мне спагетти с фрикадельками засувенирил, а? Каждый раз достается свинина с мудаками — «завтрак чемпионов». Ненавижу эту гребаную ветчину с лимской фасолью.

Маленький морпех вскрывает коробку с сухпаем, вытаскивает картонную упаковку, бросает ее Ковбою.

Ковбой ловит упаковку, щурит близорукие глаза на надпись. «Номер один. Спасибо, Шкипер».

Бешеный Эрл швыряет мне на колени еще одну кипу пиастров.

У каждого в отделении — куча денег.

— Ну, наконец-то получили заработанное, — говорит Бешеный Эрл.[107]

— Джентльмены, вы понимаете, о чем я? Мы пахали, как черти, и вот за наш наемный труд огребли это богатство. У нас тут миллион пиастров, джентльмены. А это боку пиастров.


Еще от автора Густав Хэсфорд
Старики

Повесть о морской пехоте США во Вьетнаме. Легла в основу фильма С.Кубрика «Цельнометаллическая оболочка» (Full Metal Jacket).


Рекомендуем почитать
Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.