Старик - [11]

Шрифт
Интервал

Я отечески обнял ее своей мягкой, безвольной и безжизненной рукой:

Ну, что вы, что вы, не надо. Это еще все образуется. Ну, что ты так, за... (Стоп! Никаких "зайцев" и "котиков"! Я же - старик!) Что ты, голубушка. Зачем же так? Все будет хорошо, вот увидишь. (Ни черта хорошего не будет).

- Ага, вам легко говорить. Вы свое пожили, а я теперь одна. А я женщина, женщина, в конце концов! Я не бревно! - и она снова зарыдала на моем плече. Боже! Почему я в гриме? Летний вечер у моря. Пустая дача. Дама нуждается в утешении. Что в подобных случаях делал Отец Сергий? ГДЕ МОЙ ТОПОР? Под каким предлогом я ушел, не помню. Запомнил только, что ее звали Вера, а в моем кармане оказалась ее зажигалка.

Ночью меня преследовали эротические сны.

Вот я снимаю парик (седина во сне трансформировалась в парик) и иду по пустынному пляжу. Встречаю Веру и делаю вид, что вижу ее впервые. Мы знакомимся, болтаем о чем-то и я приглашаю ее к себе. Мы поднимаемся с пляжа по деревянной лестнице. В комнате она бросается мне на шею и огорошивает меня заявлением, что она - женщина, в конце концов. Ее мокрый купальник куда-то улетучивается, речь перестает быть членораздельной. Мы валимся куда-то... В самый интересный момент она вдруг спрашивает: "А это что такое?" - и показывает на мой костюм, висящий на стуле. Рядом лежат очки, парик и ее, очень приметная зажигалка. Она вскакивает и бьет меня по носу, наотмашь: "Ах ты тварь, подонок, дрянь, животное! Я с тобой, как с человеком, а ты из меня дурочку делаешь?!"

Я проснулся, как просыпается вулкан - весь в жару. Но женские вопли не прекращались: "За дурочку меня держишь!" - неслось с соседней дачи, - "Вот, подожди, папа приедет, я ему все расскажу!" Хлопнула дверь и вопли затихли. Слов уже было не разобрать, и для меня навсегда осталось загадкой, что должен был, к своему ужасу, узнать чей-то папа. Господи! Девять часов. Нашли время, когда ругаться! С утра пораньше. Порядочным людям спать не дают!

19.

Сегодняшний день посвящаю "разбору полетов". Выходить не буду. Хватит с меня вчерашних впечатлений. Тоже мне! Гениальный Лоуренс Оливье вошел в роль! Ну, и что я с ней сделал? Профанация. Разыграл парочку старперов, для начала, а потом влез в душу горемычной бабенке. Влез, самым подлым образом. (А кто ее просил со мной откровенничать?) Как это, кто? Да она бы в жизни не сказала бы такого молодому - одному из этих "скотов". ( А я ее за то, утешил.) Ничего я ее не утешил. Или уже надо было по-другому утешать. (А кто я ей такой, чтоб с ней носиться?) А кто ты ей такой, чтоб с ней играть? Или это - колода карт? (Да, это не колода, не бревно, она так сама сказала.)

- Ей не нужны твои советы.

- А я ей ничего не советовал. Ей нужно было поплакаться.)

- Так ты просто благородно подставил плечо?

- Подставил и ей стало легче.)

- Или тебе стало легче?

- Мне, как раз, наоборот.)

- Не за то переживаешь.

- А ты у нас больно совестливый?)

- Не больно. Отстань.

- Сам отстань.

- Самый раз - пить зеленку. Я уже разговариваю "с умным человеком". Я уже говорю со своей тенью! А почему бы не попробовать? Грим все еще на мне. Попробуем такой этюд: Я, Витя, "молодой-зеленый", говорю с Николай Иванычем. У зеркала. Я прекрасно знаю свое лицо и по напряжению мышц, натяжению кожи, "вижу" каждое свое выражение изнутри. Это нормальный профессиональный самоконтроль. Некоторых удивляет, но так любой человек управляет своей мимикой - изнутри. Только не все при этом играют, тогда все происходит естественно. Я же могу изобразить, что захочу. Ничуть не сложнее, чем пианисту играть "вслепую", не глядя на клавиши. Оставим в покое мой инструмент. Лицо в гриме - это уже совсем другое ощущение. Кожа стянута и мимикой труднее управлять. (Вы не пробовали играть на рояле в перчатках?) Кроме того, мимическая норма праобраза и моя собственная - различны. Что для него - покой, для меня гримаса. Поправка на это. Попробую вести диалог с Ним. Говорит Он - я смотрю в зеркало, привыкаю, изучаю. Реплики от себя даю с закрытыми глазами - тогда я вижу себя обычным, без грима. А Его только когда говорит Он. Что ни говори, а результаты - на лицо. У меня появилось старческое "жевание" - челюсть ходит туда-сюда. Но очень трудно дается улыбка. Не дежурный смайл, я имею в виду. Как это только люди клюнули на мякину? Деды - из-за плохого зрения, Верочка - от слез. А я сам себе не верю. Пообщался с зеркалом - и теперь еду крышей. Ну, его! Смываю это уродство, потому что уже кожу печет. Хватит на сегодня, а не то можно и правда, прихворнуть. Не исключено, что я даже излишне критично отношусь к сделанному мной. Детям, чтобы спрятаться, достаточно зажмурить глаза. Я сам любил заползать под стол одной головой - под скатертью так темно! А если еще зажмуриться - верняк, не найдет никто. Мама ходит по комнате и "ищет" меня: "А где это наш Витя? Куда это он пропал? (Чья попка и пара ножек торчат наружу - на этом акцент не ставился.) Другая крайность в подобных играх анекдот про наркомана, который прятал от милиции наркоту, а спрятав, "репетировал" в лицах: "Спрячу тут - милиция найдет тут. Спрячу под полом милиция и под полом найдет. Спрячу-ка я на балконе, авось не найдут!" Кончается тем, что он выпадает из собственного окна: "Ну да, а откуда же у меня балкон?" Может, и я так. Им невдомек, а я терзаюсь. На воре шапка горит. Кое-что по ходу черкаю в дневник. Если б его кто-нибудь прочел, решили бы, что меня надо срочно изолировать. А там все только по делу. Мне то для "домашнего пользования" развернутые комментарии не нужны. Вспомнил свою первую отроческую депрессию, первый кризис. Мне было лет двенадцать, дело было летом, в детском санатории. Ожидая процедур, сидел в коридоре и читал, от нечего делать, всякие дурацкие стенды - о вреде курения и проч. Меня вдруг поразила статистика: оказывается, сердце человека за всю жизнь отбивает что-то около миллиарда ударов. Ну и что, казалось бы? Так нет же: я тогда с неделю ходил, сидел, и даже лежа считал удары. Вот уже на сто меньше, на тысячу, а завтра будет на сто тысяч меньше. Солнце палило, все играли, ржали и бегали, а мне было холодно и тоскливо. Но в итоге я с собой договорился: "Ладно. Миллиард - это в среднем. До него еще надо дожить, а там - посмотрим." Решение, которое ничего не решало, но как трудно оно далось, и как потом стало легче. Почему, вот, горцы - такие долгожители? Овечье молоко, покой, чистый воздух? Фигушки. Они просто не знают про миллиард. Кто-то верует (он же - блажен), кто-то занят, ему некогда сидеть и ждать, пока пробъет его час. А кому-то дается спасительная соломинка: оказывается, жизнь еще может просто НАДОЕСТЬ. Мой старик из тех, кто уйдет спокойно, без метаний. Конечно, страшновато, когда гасят свет. Но, с другой стороны - не такая уж и трагедия. Трагедия - это когда ты сам к этому стремишься.


Еще от автора Владимир Ефименко
Круг заклятия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Натыкаясь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вчерашний камень

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Pavor Nocturnus

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Поэтические циклы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.