Становление иранской регулярной армии в 1879—1921 гг. - [20]

. Но, на рубеже веков, эти разрозненные контингенты всадников, состоявшие из ненадежных и беспокойных элементов, представляли большую опасность для самого Ирана, чем для иноземного завоевателя. Например, в архивных материалах мы находим интересные сведения относительно бахтиарских племен. Бахтиары обязаны были выставлять несколько сотен всадников, тогда как известный Гусейн-Кули хан предлагал Насер-эд-Дин шаху выставить в случае надобности 35 тыс. всадников, вооруженных винтовками системы Мартини, многозарядными ружьями Макензи, пушками, горными орудиями и прочими новейшими системами, полученными от англичан[210]. В итоге, Насер-эд-Дин шах, испугавшись могущества своего талантливого и предприимчивого подданного, приказал своему сыну принцу Зель-Султану задушить его, что и было выполнено в Исфагане в мае 1882 г.[211] Но опасность для внутреннего спокойствия Ирана не миновала, в 1886 г. 12 «диких и неукротимых» бахтиарских племен, находились уже под властью сына Гусейн-Кули хана Исфендиар хана, унаследовавшего способности, энергию и властолюбие своего отца. Исфендиар хан прямо заявил командиру казачьей бригады, что «не намерен подчиняться гнилому Персидскому правительству»[212]. Молодой хан не сомневался в распаде государства и, требуя гарантий со стороны России, подготавливал почву для признания в будущем независимости бахтиарских племен от англичан[213]. Англичане, в свою очередь, стремились охватить Луристан и Бахтиарию кольцеобразной шоссейной дорогой, которая могла послужить для опорных пунктов. Исфендиар хан, понимая замыслы англичан, по всей видимости, добился того, что концессии ими на строительство этой дороги не были получены. Это можно объяснить тем, что бахтиары имели уже 40 тыс. хорошо вооруженных всадников и при слабости центральной власти с негодной армией, могли стать центром тяжести военной силы. К тому же персидское правительство признало Исфендиар хана «сардаром», т. е. командующим войском провинции и назначило его губернатором Бахтиарии и Арабистана[214]. Заметим, что звание «сардара» считалось весьма почетным, на этот пост назначались, как правило, принцы.

Интересно, что слабое и неавторитетное персидское правительство в своих реестрах «дислокации персидской конницы» не упоминает о кочевых племенах провинций Фарс и Арабистан, а также о некоторых тюркских племенах, считая их неспособными для несения персидской государственной службы. Тогда как, по мнению Косоговского, не только бахтиары, но и другие ханы арабских и тюркских племен могли выставить несколько десятков тысяч прекрасных всадников на арабских лошадях[215].

Набеги другого, довольно крупного племени шахсевенов, кочевавшего на севере Ирана, под командованием Мамед-Кули хана, на рубеже веков участились до угрожающих размеров. Войско шахсевенов, достигшее 4 тыс. человек, было вооружено трехлинейными винтовками и ружьями французского завода Шательро. Русские офицеры — военные агенты подмечали умение шахсевенов владеть прицелом, так как «пули ложились правильно по намеченным целям, чего не наблюдалось раньше»[216]. Районы Ардебильской провинции Сераба, Миане и Хоштаруда были заполнены шайками шахсевенов, предводители которых выражали непокорность местным властям[217]. Положение дел на границе в районе, подконтрольном Мамед-Кули хана, еще одного претендента на власть, было весьма серьезным и заставляло шаха с опаской относиться к этой угрозе.

Провинция Курдистан, граничившая с юга с Керманшахом и Хамаданом, а с севера с Иранским Азербайджаном, принадлежала к числу наименее исследованных военными агентами областей Персии. Однако было известно, что численность курдов составляла 13 тыс. семейств и представляла для Персии весьма значительную силу и от направления этой силы во многом зависела судьба пограничной с Турцией полосы[218]. Вопросы территориального разграничения между Персией и Турцией стояли очень остро и в течение долгого времени не находили разрешения. Поводом к взаимным претензиям между двумя исламскими государствами служил так называемый «армянский вопрос». В архивных материалах содержатся сведения о беспорядках, учиненных племенами курдов на турецко-персидской границе в отношении армян в 1897–1898 гг. Следует уточнить, что армяне-христиане в количестве 7–8 тыс. человек, угнетаемые в Турции, переселялись в Иран в провинции Урмия и Хой, где для них были устроены лагеря[219]. Это переселение послужило поводом к пререканиям между государствами. Вдобавок ко всему, с местным курдским населением у армян возникали постоянные столкновения, выражавшиеся во взаимных грабежах, насилии и массовой резне. Вообще, как турецкие курды, так и персидские, которые совершали действия, направленные против Турецкого правительства, заявляли, что они персидские подданные, и наоборот, когда курды выступали против Персии, говорили, что они подданные турецкие. Курды вели себя достаточно враждебно и, вследствие беспорядков, ими учиняемых, на всей турецко-персидской границе царила полнейшая анархия, и никто не мог поручиться за собственную безопасность[220]. Армяне урмийские и хойские находились в очень тяжелом положении, однако местная администрация провинций Азербайджан, Урмия и сам шах в отношении этой проблемы никаких действий не предпринимали. Определить количество курдов, разбиваемых на алаи (полки) и их боевые качества — составляло специальную задачу для русского военного агента. Анализ участия курдских племен в русско-иранских и русско-турецких войнах показал, что курды при малейшей неудаче персов или турок, начинали грабить их же собственные обозы. На боевые операции курды шли, главным образом, не из фанатизма, хотя последний у них искусственным образом подогревался, а, главным образом, по суждению русских офицеров, из-за жажды наживы. Однако и фанатизм курдов не был опасен. Об этом свидетельствует тот факт, когда в 1880 г. шейх Абдулла призвал курдские племена завоевать собственную независимость, но все дело кончитесь ничем, так как вместо согласованных действий, курды принялись грабить все, что можно, не слушая своих вдохновителей о создании суверенного курдского государства. «У курдов, — по замечанию секретаря русского консульства в Энзеруме Никольского, — нет решительно стойкости и способности на длительные сопротивления, не говоря уже о том, что они готовы пожертвовать чем угодно, ради наживы»