Становление бойца-сандиниста - [9]
Прио называли «Капи» («кэп», «капитан») Прио. Он весьма гордился тем, что сам Рубен Дарио [32] хаживал в это заведение их семьи выпить пива и что однажды, когда у Дарио не оказалось с собой денег, он — в уплату — написал стихотворение. Прио извлекал его и показывал всякий раз, когда к нему заходил какой-нибудь важный гость. Словом, для Леона заведение Прио было больше, чем просто точка на карте города.
Другим местом, куда можно зайти в исполненные печали страстные недели Леона, была бильярдная Лесамы, находившаяся в полуквартале от Прио, если идти в сторону здания университета. Сейчас там сохранились только одни стены в лозунгах против диктатуры, написанных студентами [33].
В бильярдную Лесамы стекался весь окраинный люд. Это были рабочие и сельские жители, которые приезжали к своим родственникам, жившим в городских предместьях, провести вместе страстную неделю и сходить исполнить обеты, принять участие в крестных ходах на святого Бенито и при выносе тела Господня в страстную пятницу. Я иногда думаю, что богатеи уезжали на это время к морю или замыкались в своих домах, чтобы не смешиваться с бедняцкой массой, которая на этих процессиях обновляла свои рубашки, брюки и юбки всевозможных цветов и расцветок. Дело в том, что люди богатые всегда старались выделить себя из общей массы.
По окончании процессий кое-кто из этого бедного люда предместий, держась тени, направлялся к центру города, пока не приходил к бильярдной и не скрывался там от пыльных смерчей, что поднимал на окраинах ветер. Пока он в пропыленных ботинках добирался до Лесамы, то становился мокрым от пота. И даже если кто искал развлечений в другом месте, то неизбежно, как по закону тяготения, попадал к Лесаме.
В бильярдной Лесамы было шесть или семь игральных столов, один из которых, находившийся у самого входа, был отведен под карамболь [34]. Он предназначался для лучших игроков. Часть помещения занимала стойка, за которой стоял Лесама, толстый господин — не помню, чтобы я когда-нибудь видел его смеющимся, — и при нем две не слишком ухоженные женщины, передвигавшиеся как автоматы. Находились там также два киоска-холодильника, один с пивом, другой с газированной водой, и еще кое-какие необходимые для такого места вещи.
Во время страстной недели в этом помещении обретали приют не менее ста пятидесяти человек. Они входили с жаркой улицы, нагнетая и без того тяжелую атмосферу. Причем с улицы входили, толкая ногой дверцу, вроде тех, что показывают в барах в ковбойских фильмах, и ты лицом и телом ощущал толчок горячего воздуха, приносимого снаружи. Ты ощущал сонливость, как в сауне, но этому не было ни альтернативы, ни спасения: или ты оставался на пыльной и жаркой окраине, созерцая свою нищету и погружаясь в ничегонеделание, или сносил температуру чуть более высокую, но зато играл в бильярд, пил хорошо охлажденное пиво, и что самое приятное — там не было пыли.
Как только ты входил туда, тебя сразу же обволакивала вся эта особая атмосфера. Ты слышал эти «кла-пра-пра-пон-бун-бун» — звуки, которые одновременно, в разной тональности и сочетании доносились с бильярдных столов, и, естественно, возгласы, если удар срывался. У первого стола — непременно Куро [35], лучший из игроков, маэстро карамболей от одного, двух, трех и четырех бортов сразу. Собранный, невозмутимый среди этого гама, потных лиц, прихлебывающий пиво после каждого удара, вызывающий на поединок любого соперника или подрезающий очередной шар. Мы и впрямь сдерживали дыхание, когда Курро торжественно готовился нанести удар по шару. Ведь ставки были по пятьдесят кордоб [36]. А при безденежье, в котором мы жили, это действительно волновало — одним ударом проиграть или выиграть пятьдесят или сто кордоб. Лесама, находившийся за прилавком, искоса наблюдал за игрой Курро. Но на других столах шум не стихал, и восклицания игроков перекрывали щелканье десятков шаров: «Посмотри-ка, здесь тебе лучше всего! Этот пятнадцатый плохо стоит! Нет, отец, этот удар для взрослых! И почему ты не бросишь лучше рукой? Тебе бы понравилось, король мой... Это тебе не бездельничать или бутылки опрокидывать... Привык детей малых шпынять... Поосторожней, эй, поосторожней... Ты оценил, как тонко я сыграл..? Игра, игра...» И вновь столы готовились к игре. А о существовании четырех вентиляторов ты догадывался лишь по их гудению, так как, сколько они ни вращались, какие героические усилия ни предпринимали, ты ни в малейшей степени не ощущал свежести в воздухе. Их же гудение служило только для того, чтобы разгонять по бильярдной различные звуки, которые, ударяясь о стены, отскакивая от сукна, там накапливались и сливались и в итоге еще больше разжигали тебя. Заведение Лесамы было Вавилонской башней, целым городом, сумасшедшим домом, где было очень жарко, очень шумно и где пахло мочой. Ты приходил туда развлечься, но в конце концов, не выдержав всего этого, уходил. И представляешь, в Леоне больше некуда было зайти. Потому что и публичные дома бывали закрыты — ведь проститутки в моем городе всегда были очень набожные женщины. Проститутки, могу тебя уверить, «не работали» в страстную неделю в Леоне... Трудная задача раздобыть в Леоне проститутку в страстную пятницу! Они не «работали» вплоть до субботы. То есть на протяжении всей страстной недели проститутки не «работали», кабаки, китайские рестораны были закрыты. Потому что считалось, что ты не можешь даже в пелоту
