Становление бойца-сандиниста - [10]

сыграть на своей улице. Дескать, ты бьешь не по мячу, а по самому Господу и богохульствуешь. И тогда... Что тебе оставалось?.. Идти в бильярдную Лесамы. Иного не было.

Итак, я познакомился с Леонелем Ругамой, но не вспомнил его и окончательно не признал, пока один товарищ, мой друг и большой физиономист, которого звали Мануэль Ногера, в один из дней страстной недели не прошел мимо нас — меня и Леонеля, — сидевших на зеленой траве Центрального парка Леона.

Мы с Леонелем хотели поговорить, но в не столь людном месте, как у Прио, потому что, припомни, я ведь участвовал в манифестациях, а мой отец был одним из руководителей оппозиции. По тем же причинам мы не могли спокойно побеседовать и у Лесамы, а ходить по уличному солнцепеку не хотелось. Словом, у нас не было иного выбора, как отправиться в Центральный парк и присесть на траву под каким-нибудь деревом, в его тени. Для человека бедного там было самое прохладное место в городе, так как в Леоне очень мало деревьев. А у меня дома, само собой, не было кондиционера. Был он только в университете, тоже закрытом. Ведь даже дон Виктор, университетский смотритель, не оставался там на страстную неделю.

Так вот, беседовали мы в парке.

И когда мы там находились, случилось так, что мимо шел Мануэль. Он поприветствовал нас, сказав, обращаясь к моему спутнику: «Здорово, Леонель!..» А мне-то этот «Леонель» сказал, что его зовут Марсиаль Окампо. «Что за Леонель? — ответил он. — Меня зовут Марсиаль». — «Э-э, не гоношись, ты — Леонель Ругама. Ты что, не помнишь, как мы вместе учились в «Сан-Рамоне»?» — «Ах, чтоб меня! — сказал я себе. — Точно, этот парень — Леонель Ругама». Тут я вспомнил, что он мне остался должен за двадцать булочек. Он тогда жил в пансионе коллегии «Сан-Рамон», а я был приходящим учеником, и он просил меня приносить ему по две булочки из тех, что каждое утро приносил продавец ко мне на дом. А в конце каждой недели он расплачивался. Это была дружеская услуга. Но он неожиданно исчез из «Сан-Рамона», уехал, не заплатив мне за двадцать булочек.

Леонель всегда ставил перед собой какую-нибудь одну цель; с возрастом это стало основной чертой его характера. Он хотел стать настоящим мужчиной, но не в смысле самца, а человека, принимающего на себя историческую ответственность, обязательство перед окружающими отдать все для счастья людей. Путеводной звездой Леонеля был команданте Эрнесто Че Гевара, который погиб незадолго до описываемых событий. Почти всю свою политическую работу со мной Леонель построил в тот момент на выработке у меня чувства долга, стремления вырвать других людей из пут нищеты, эксплуатации и поднять их революционный настрой. Конечно, он говорил со мной и об историческом материализме, о котором я уже немного знал из нескольких брошюрок, прочитанных в университете, и из других печатных издании вроде заявлений, студенческих газет... То есть в основном Леонель делал упор на это. Помнится, однажды в университете развернулись дебаты по идеологическим вопросам. Я подошел к одному из образовавшихся кружков. Леонель находился в самом центре дискуссии. Он был марксистом-ленинцем и антиклерикалом. И в ту минуту он, нахмурив брови, сказал группе товарищей, торивших с ним: «Нужно быть как Че... быть как Че... быть как Че...» Его жесты, движения и эта его фраза со всей взрывной силой, которую она в себе заключала, запали мне глубоко в душу. «...Быть как Че... быть как Че...» Я вышел из университета, повторяя про себя, как испорченная пластинка, эту фразу. Даже сейчас я отчетливо помню его жесты и выражение лица, твердость, с которой Леонель произнес: «Быть как Че... быть как Че...» Разумеется, я и сам не представлял себе того влияния, которое этот разговор оказал на меня впоследствии, ибо именно с того времени я начал изучать Че. А привлекает в этом один момент, о котором мне ничуть не стыдно сказать: к Сандино я пришел и узнал его через Че, потому что я отдаю себе отчет в том, что в Никарагуа, чтобы быть как Че, надо быть сандинистом. Таков единственный путь для революционера в Никарагуа.

III

Вот так я начал работать на революцию, и с тех пор не прекращаю трудов моих. А знаешь, как я тогда себя ощущал? Как ребенок, когда его первый раз приводят в школу. В этот день беззаботное детство как бы кончается, поскольку появляются обязанности. Когда ты вступаешь во Фронт, происходит нечто схожее. Но на ином уровне, и, понятно, не в смысле счастья. Просто, если ты последователен и если, как говорил Че, организация, в которую ты вступил, революционная, а революция подлинная, то ты пойдешь до конца — до победы или до гибели. Раз ступив на этот путь — а работа и обязанности возрастают все больше, — ты как бы попадаешь в вихрь. Или движешься по спирали (ясно?), витки которой непрерывно нарастают. И вот тебя уже целиком и полностью засосало... Надо находить конспиративные квартиры для товарищей, работающих в подполье, помещения для проведения собраний, под склады оружия и для «почтовых ящиков». Надо добывать автотранспорт, договариваться, где и что можно отремонтировать, собирать сведения о шпиках, следить за домами любовниц гвардейцев. Так я начал работать, то есть делать все, что мне поручали и что я сам считал необходимым. Большой подпольной организации в тот момент не существовало. Так, СФНО в Леоне представляли только Леонель, Хуан Хосе, Гато («Кот») Мунгия и Камило