Станичники - [11]

Шрифт
Интервал

Все посмеялись. Корягин принес кипятку. Заварили чай и начали пить — долго и сосредоточенно. Изредка Никашка острил или рассказывал что-нибудь смешное. Когда он бывал в духе, он потешал всю сотню своим неистощимым остроумием. Как человек бывалый, он умел «говорить» по-китайски и по-немецки, т. е. так, как говорят китайцы и немцы по-русски, был прекрасным актером и даже стихотворцем. Поэтические опыты его одобряли даже гг. офицеры. Подъесаул Якушев назвал его Пушкиным за одно патриотическое стихотворение, в котором Никашка гордо заявлял:

Мы породою — не немцы,
Нас все хвалят иноземцы.
Господам донским то лестно,
Что царю о них известно…
Да и всем то нравится.
Царь донцами славится!..

Но было что-то разъедающее даже в его веселье. Никто из этих людей, молодых, здоровых, сытых, много смеявшихся и много певших, не был доволен и спокоен. Все жили в напряженном сознании бездейственной неволи и в постоянном ожидании освобождения от нее, все тосковали о родине, о труде и чувствовали свое отчуждение в этом большом каменном городе, среди чужих людей, занятых своим трудом и с враждою и страхом сторонившихся от них.

Было досадно и тяжело. Тупая тоска грызла. Среди вынужденного безделья кипело сердце тупою злобой, и злоба вымещалась иногда бессмысленно и жестоко на первом встречном человеке.

В шестом часу вечера на гвоздильном заводе тоскливо завыл тревожный свисток. Как побитый щенок, он долго и горько плакал, захлебываясь и взвизгивая, и взывал об участии. Тяжело прогремела пожарная часть, лязгая звонками и весело трубя в рожки, которые как будто хотели сказать: «Мы себя покажем!» Свистки городовых журчащими спиралями сверлили воздух. Трескучий шум расширился, затопил город, принял в себя все пестрые звуки шумно-встревоженной жизни и сыпался безостановочным водопадом.

По телефону затребовали сотню в пешем строю. Выступила третья. Через четверть часа приказано было выступить четвертой — на конях. Казаки выехали рысью. Копыта звонко стучали по мостовой. Доносился шум с той стороны, куда они ехали. Клубы дыма — то черного, то желто-серого — подымались к небу. Иногда широкий язык багрового пламени лизал снизу заводскую трубу.

Сотню остановили у городского сада. Толпы беззаботно-веселого народа бежали в одну сторону. Слышался топот ног, желтых и серых от пыли. Белыми и яркими пятнами пестрели на однообразном темно-сером движущемся фоне костюмы женщин. Долетали отрывки громкого, оживленного говора.

— За две недели должны дать… по закону… ежели расчет будет…

— Дадут! Жди… У Резлера фабрика сгорела, — дали?

— Так то — деревня, а тут — город…

— А в деревне другой закон?

— Чудак! Тут каждый имеет право заявить, а там поди… заявляй…

Дружные, слитые в нестройный гулкий хор голоса вспыхнули где-то там, в дыму. Они напоминали Андрею станицу, степь, кулачный бой…

— Ого… заговорили! — заметил рабочий в круглой шапочке и лиловой рубахе.

— Надо бы и мне заявление сделать, — сказал другой, в летнем пальто стального цвета, — две блузы осталось…

— А у меня картуз. Один козырек семь тысяч стоит…

— Не от твоего ли козырька загорелось-то: ведь он целлулоидный?..

Опять взметнулся кверху разноголосый шум и, колыхаясь, перекинулся вдаль, потом подался назад и на мгновение утопил все тревожно-разнообразные звуки пожара. Вдруг послышалась команда, и первый взвод помчался карьером. Андрей, не зная и не интересуясь знать, в чем дело, машинально поскакал вслед за другими. На повороте за угол он увидел бегущих непрерывным потоком людей. Топот ног, смешанный гулкий шум, отдельные крики и визг — всегда возбуждали его, как шум кулачного боя, и толкали в самую гущу.

— Жиды проклятые!.. Грузины!.. — кричал какой-то мещанин в коричневом пиджаке, с ненавистью глядя на него и размахивая кулаками.

Он не бежал, а шел колеблющейся походкой поперек улицы, и по лицу его текла кровь. А людской поток обтекал его и мчался с шумным ропотом и криками в одну сторону. И, глядя на это дико мчавшееся испуганное стадо, трудно было удержаться от соблазна погони и ударов… Что-то подымалось внутри — дикое, жестокое, опьяняющее… И, не рассуждая, повинуясь лишь охватившему его хищному возбуждению, Андрей размахнулся и нанес первый удар мещанину в коричневом пиджаке.

— Ай батюшки! — услышал он воющий крик уже позади себя, врезываясь в бегущую толпу и продолжая размахивать плетью…


Еще от автора Фёдор Дмитриевич Крюков
В углу

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зыбь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастье

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


Неопалимая купина

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


В камере № 380

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


На речке Лазоревой

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


Рекомендуем почитать
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".


Наш начальник далеко пойдет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два товарища

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чемпион

Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.


Немногие для вечности живут…

Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.


Сестра напрокат

«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».