Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье - [73]

Понизив голос, она шепотом спрашивает:

— Что случилось?

Берю все чаще и чаще поглядывает на кастрюлю, в которой варится льняное семя. Его неудержимо притягивает запах варева. Он его провоцирует. Мы не успели перекусить, и у него начинаются рези во внутренностях. Насколько я знаю этого весельчака, сейчас для него важно одно: съедобно льняное семя или несъедобно.

— Госпожа консьержка, — очень учтиво начинаю я разговор, — вы случайно, не слышали какую-нибудь возню а доме прошлой ночью?

Она, вздымая свои похожие на метелки из перьев руки к небесам, которые в данном случае заменяет абажур с кисточками, восклицает:

— Бу! Святая Мария Плодородная! Конечно же, милейший! Конечно!

Я подмаргиваю Берю, но его Высочество, загипнотизированный запахами, уже ничего не соображает.

— Расскажите поподробнее, уважаемая мадам, — нараспев произношу я, и с такой любезностью смотрю на нее, что это граничит с похотливостью.

Она завязывает концы косынки и передвигает на плите кастрюлю на кружок поменьше.

— Вы представляете! — говорит она, вчера вечером действительно была ужасная возня. Два каких-то идиота устроили в доме ржачку.

Я изо всех сил стараюсь проглотить слюну. Я проглатываю ее и продолжаю:

— Они не скандалили?

— В каком-то смысле, почти что. Эти чокнутые скорее вопили, чем смеялись. Я подумала, что это какие-нибудь забулдыги. Я встала и пошла сказать, чтобы они прекратили: это серьезный дом, в нем живут порядочные люди. Но когда я вошла в подъезд, их там уже не было. Я открыла дверь на улицу и увидела, что они вошли в бистро, что и следовало ожидать.

Тогда я тихонько спрашиваю ее обворожительным и таинственным голосом:

— Вы ничего не заметили необычного?

Она хмурит брови.

— А что?

— На улице, напротив дома, никого не было?

Ее кактусовое лицо озаряется улыбкой, и я вижу, что во рту у нее осталось всего четыре зуба — гнилые, но свои, которыми она может только улыбаться и жевать пюре.

— Вы что-то смешное говорите, полицейский.

— А именно? — встревает Толстый.

— Снаружи то никого не было, а был кто-то внутри.

В моей подкорке раздается тревожный звонок.

— Что вы говорите, госпожа консьержка! И кто же находился в доме?

— Одна дама, — ответила она.

От этих слов мои железы любопытства начинают работать на полную мощность.

— Расскажите поподробнее!

Старушка приводит в порядок все увиденное ночью, чтобы рассказать об этом.

— Значит, когда я вышла, — объясняет она. — сначала я не заметила, что во дворе кто-то был. Я заметила эту даму, когда возвращалась назад: молодая, хорошо одетая, надушенная, мой милый! Но уж больно вонючие были духи!

Если славной старушонке нравится запах, который царит в ее сарае, нет ничего удивительного в том, что она называет «вонючими» арабские духи или духи «Мадам Роша».

— Вы с ней разговаривали?

— Само собой разумеется! Я спросила ее, что она делает в моем дворе. Хотя я в общем-то догадалась, почему она здесь, потому что она пряталась за мусорным ящиком.

— Что она зашла справить неотложную и естественную нужду, — поясняет старуха. — Так часто бывает. Возвращаешься после ужина, а на улице тебя и прихватит. Особенно гиблое дело для пузыря " белое вино.

— Что вы ей сказали?

— Что она гнусная тварь, — поясняет уважаемая особа. — Она извинилась и ушла.

— Она вышла из дома?

— Наверное. А что ей еще там было делать?

— Значит вы не видели, как она ушла?

От моего вопроса моя собеседница приходит в волнение. Она перестает врубаться в смысл вопросов, зачем-то глотает воздух, надувает губы и смотрит на меня своими глазами, похожими на пузыри, появляющиеся на поверхности ее варева из льняной муки.

— Конечно нет. Меня уже тогда знобило. Я и не собиралась ее провожать до входной двери.

Вдруг в этот момент раздается громкий крик. Слоновьим криком кричит Толстый. Смельчак сунул палец в кастрюлю, чтобы подцепить немного муки и обжегся.

— Вы же обожжетесь, милейший! — с небольшим запозданием заявляет наша хозяйка.

Берю сосет свой палец, который любит хватать все, что плохо лежит. Он виновато улыбается. На его физиономии написано «Прошу прощения, но не обращайте на меня внимания».

Привратница продолжает:

— Теперь, когда вы обратили на это внимание, мне тоже интересно, что там делала эта девица. Тем более, что сегодня утром, когда я вывозила мусорные ящики, я не обнаружила там следов, о которых я думала. Я, наверное, ее спугнула до того, как она оправилась, правда?

— Может быть, — лгу я.

— Во всяком случае, это не принесло ей счастья, если она хотела нагадить у меня во дворе, — со смехом говорит эта наглая ощипанная птица.

У меня что-то заклинивает между ребрами.

— Почему?

Подметальщица подходит к комоду из орехового дерева, выдвигает ящик, что-то вытаскивает оттуда и подносит его на свет, который проникает через ее стеклянную дверь (между прочим, дверь — единственное отверстие для света в ее берлоге). А в это время Берюрье, вооружившись деревянной ложкой, которой старуха помешивала будущую припарку, тайком пробует на вкус льняную муку. Он чмокает своим язычищем и качает головой. Вкусовые бугорчики на языке не подают сигнала тревоги.

— Вкусно? — спрашиваю я его.

— Есть можно, — утвердительно отвечает Людоед. — Я уверен, что с тулузскими сардельками и со сливочным маслом это было бы то, что надо.