Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье - [3]

Сидящий в соседнем кресле какой-то старый сердцеед, которого при помощи кремов и массажа превращали в старого денди, не выдерживает напряжения и начинает рыдать под своей косметической маской, что приводит в панику косметолога, колдующего над его лицом, и тот голосит, что если под маской появится водяной пузырь, то у мосье останутся мешки под его гляделками.

Вторая рука рождается медленнее. Физические силы маникюрши-акушерки иссякают. Несмотря на всю ее волю и мужество. на нее неотвратимо наваливается внезапная усталость. Создается впечатление, что ее пилка пробуксовывает. Наша героиня в двух пальцах (я не боюсь этого слова) от поражения. Она вот-вот упадет в обморок. Патрон предлагает подменить ее: но не тут то было, она яростно продолжает работать. Она заканчивает мизинец, самый маленький, но в то же время самый трудный палец по причине его ушековырятельных функций. Затем переходит к безымянному. Он прекрасен, этот безымянный палец левой руки, облагороженный обручальным кольцом. Шелковистые волосы, кожа на суставах содрана меньше, чем на других щупальцах; он явно отдает ему предпочтение, это его любимчик. Он извещает народ о том, что Берю окольцован, поэтому пользуется у него особым вниманием и заботой. Толстяк щадит его. Он не ковыряет им ни в слуховых раковинах, ни в носовых карманах, ни в пупке. Не обмакивает его в суп, чтобы убедиться, что он не горячий. Не сует его в прочие посторонние отверстия. Не пользуется им для удаления перхоти из головы, для выдавливания чирьев или вылавливания насекомых в своей растительности. Левый безымянный палец — его протеже. Не случайно в периоды стрессов он грызет ноготь только этого славного пальца и только на этом ногте делает шариковой ручкой расчеты при заполнении декларации о налогах.

Поэтому навести на него лоск, довести его до совершенства, придать ему блеск — задача относительно несложная. И девица получает возможность передохнуть. Восстановив силы, она идет на штурм среднего пальца. А этот настоящий покоритель целины! Исследователь, несущий на себе следы своих исследований. Такое впечатление, что ему пришлось гораздо больше потрудиться, чем своим товарищам по несчастью. Это типично берюрьевский палец! Дерзкий! Идущий вперед! В постоянной готовности сжаться и врезать! Выносливый в труде и весь в руде! Изрезанный, с содранной кожей, обмороженный, но бравый! Его сломали, и он сросся по спирали! Он устоял против всевозможных ногтеедов! Выдержал какие только можно удары! Вынес пламя всех существующих зажигалок! Одним словом, вечно живой! Из породы тех, кого прищемляет дверью или затягивают в ремни трансмиссии, и которые несмотря ни на что остаются в живых! Воин и шалопай — все вместе. Это надо видеть (Берю одинаково владеет обеими руками).

Пилка грызет и грызет, заходясь в хриплом вое. Она визжит брюзжит, срезает и закругляет! Ноготь приобретает овальную форму и становится — о, чудо! — похожим на… ноготь. Мисс Бархатные Лапки заканчивает этот палец и вытирает пот, струящийся по ее побледневшей мордашке.

— Ну, давай, дочка, — подбадривает Мастодонт, — еще один и все будет как в картотеке!

— Нет, нет, осталось еще два пальца, — поправляет она умирающим голосом.

— Большой не трогать, я его оставлю как есть. В качестве свидетеля, чтобы показать, какими были мои держалки раньше.

Обрадовавшись такому подарку, маникюрша принимается за нежеланный указательный палец. За тот указательный, на который можно указывать пальцем!

Операция по раскорчевке заканчивается как нельзя лучше в лучшем из миров (и на его ближайших спутниках). Я считаю, что наступил именно тот момент, когда можно обнаружить свое присутствие и, избавившись от нескольких миллиметров волос на голове, направляюсь к Его Высочеству.

— В следующий раз, когда тебе вздумается сделать маникюр, иди сразу в кузницу, советую я ему.

— Сан-А! — орет мой приятель. — Ты, и здесь?

— Уж кого-кого я не ожидал увидеть здесь, так это тебя. Что это ты вдруг решил расфуфыриться?

Он заговорщицки подмигивает.

— Мы через пару минут обо всем потолкуем, подожди, пока мастер наведет марафет, а то он засмущается и все испортит в самом конце, Брадобрей с возмущением заверяет, что такого мастера, как он, запороть прическу клиенту может заставить лишь что-то из ряда вон выходящее и что даже при землетрясении он запросто делает прическу бритвой.

Продолжая возмущаться, он заталкивает тыкву Толстяка под колпак сушилки. Берю возмущается.

— Ты что, хочешь мне мозги сварить этим сушильным пистолетом? — вопит мой товарищ по безоружию.

Он ерзает, проклинает, чихает и порицает. Он говорит, что этот салон филиал Синг-Синг, — подземная тюрьма гестапо. Он багровеет, он весь в поту и выделяет мокроту. Наконец сеанс закончен, его извлекают из кресла, избавляют от пеньюара и нагрудного слюнявчика. Он свободен и бесподобен. Помыт, наталькован как попка младенца, наодеколонен, подрезан, принаряжен. В общем, красавец да и только.

— Потрясно! — раскрываю я от изумления рот, глядя на него как на статую, с которой только что спало покрывало.

Он одет в безупречно сидящий на нем голубой двубортный костюм. На нем белая сорочка, серый галстук, купленный в дешевой галантерейной лавке. Его черные и новые туфли скрипят так, будто он давит ими сухари.