Станцуем, красивая? - [24]

– Заберут! – пристукнув кулаком по столику, воскликнул один из командировочных. – Чтобы Тихонов да не забрал?! Его самого забрали!

– Ну да, забрали… – скептически возразил второй. – Сам побежал! На полусогнутых!

Светлана Матвеевна глубоко вздохнула, качнула головой и набрала в грудь воздуха. «Все! – обреченно подумала Анька. – Сейчас ка-а-ак пошлет… – и хорошо бы не по матушке. Не видать нам теперь ни чая, ни белья, ни сухого, ни мокрого. Да и туалет уже под сомнением…»

– А ну, тихо! – вдруг зычно крикнула проводница, всем корпусом разворачиваясь в сторону командировочных. – Тут дети едут! Уже залили зенки, господи прости… Будете дальше бузить, вызову бригаду. Понятно?! Па-а-апрошу билетики!

С этого момента Петя и его подопечные находились под защитой хозяйки вагона. Полученное ближе к вечеру белье оказалось совершенно сухим, а за кипятком Петя ходил по мере надобности в купе проводников, всякий раз задерживаясь там на удивление долго. Как-то, устав ждать чая, Анька отправилась разузнать, в чем причина задержки. Дверь купе была приоткрыта; оттуда доносился уверенный мальчишеский голос:

– Нет, Светлана Матвеевна, этот обмен неравноценен. Если первая коммуналка в Октябрьском районе, то дом не сегодня-завтра пойдет на капремонт. Значит, есть перспектива на отдельную.

– Погоди, Петенька, – робко возражала проводница. – Пойти-то пойдет, но пока ведь не пошел. Жить-то где-то надо…

– Жить надо, – соглашался Петя, – но перспектива должна быть учтена в стоимости обмена.

Анька перевела дыхание и потихонечку попятилась восвояси.

Днем, во время длительных остановок к поезду выходили местные женщины с пирогами, вареным картофелем, соленьями. Ближе к югу стали выносить и молоко, сметану, масло, караваи домашнего хлеба. При этом все закупки вел Петя, сразу решительно пресекший Анькину манеру покупать не торгуясь. В самом деле, если сравнивать с ценами, которые выбивал для себя восьмилетний гений, Анькины покупки выглядели преступным расточительством. Впрочем, ходить в одиночку мальчик полагал небезопасным, поэтому тетя Аня обычно сопровождала его в качестве носильщика и телохранителя – если, конечно, удавалось уговорить Павлика.

То ли ребенок почувствовал Анькино настроение и опасные восторги свободы на безымянных ночных полустанках, то ли просто был напуган незнакомой обстановкой, столь непохожей на привычное домашнее бытие, – так или иначе, но он ни в какую не желал отпускать мать от себя. Поэтому, если Павлик не спал, приходилось брать его с собой; в ином случае, Анька и Петя ходили на промысел вдвоем, оставляя Павлика на попечение Эллы. Понятно, что при этом Анька нервничала примерно так же, как если бы бросила ребенка одного.

– Не беспокойтесь, тетя Аня, – сказал Петя, увидев, как она оглядывается на окна вагона. – Если ненадолго, то опасности никакой. Вот если больше получаса, то тут уже не оставишь…

– Как же не беспокоиться, – хмыкнула Аня. – Ему всего-то четыре годика.

– Ах, вы о Павлике, – заулыбался Петя. – А я-то о маме. Что вы, тетя Аня, Павлик в сравнении с мамой такой взрослый…

К концу поездки он доверял Аньке настолько, что отпускал Эллу погулять с нею по платформе, взяв с обеих клятвенное обещание не отходить друг от дружки ни на шаг. На шее у Эллы постоянно висела маленькая кожаная сумочка. Женщина не расставалась с нею ни днем, ни ночью – обычно в дороге так тщательно хранят только деньги и документы. Однажды, прогуливаясь с Эллой вдоль поезда, Анька не удержалась от вопроса, который давно уже не давал ей покоя:

– Эллочка, я одного не понимаю: как Петя доверил тебе эту сумку?

– Какую сумку?

– Да вот эту, которую ты постоянно таскаешь на шее.

– Эту? – Элла удивленно пожала плечами. – А что в ней такого особенного? Даже если и потеряю, ничего страшного.

– Ну да… – усомнилась Анька. – Потерять паспорт и деньги – ничего страшного? Да Петька тебя за это живьем съест.

– Во-первых, не съест, – уверенно возразила Элла, явно основываясь на предыдущем богатом опыте. – А, во-вторых, эта сумочка пуста. Думаешь, он позволил бы мне носить что-либо важное? Да ни за какие коврижки… Нет-нет, все важные вещи он хранит сам.

– Тогда зачем же… – начала Анька и осеклась, пораженная Петькиной предусмотрительностью.

Сумочка на материнской шее представляла собой блестящий отвлекающий маневр: по идее, именно на нее и должен был прежде всего нацелиться потенциальный вор и злоумышленник. Где на самом деле хранились паспорт и деньги, можно было не спрашивать: Элла этого точно не знала, а Петя не рассказал бы даже лучшему другу.

Когда трехдневная жизнь на колесах подошла к концу, Анька пожалела об этом. Впереди ждала неизвестность. Петя не пожелал искать жилье вместе, так что расставание вышло натянутым.

– Не обижайтесь, тетя Аня, – сказал мальчик тем же невозмутимым тоном, каким разговаривал с торговками на платформах. – В этом деле мы конкуренты. Увидимся на пляже.

6. Станция «Петропавловская крепость»

Ну да, «увидимся на пляже»… Право ходить на пляж еще нужно было отвоевать. Биржа «дикого» дачного жилья имела пугающее сходство с невольничьим рынком. На солнцепеке меж бледных северных рабынь и цепляющихся за них чахлых детей вразвалку расхаживали загорелые домовладелицы в ситцевых халатиках, пестрых головных платках и разношенных тапках на босу ногу. Приглядывались вприщур, придирчиво оценивали по известным лишь им, хозяйкам, признакам, хмыкали, сплевывали подсолнечную шелуху, шли дальше, затем возвращались и снова щурились: брать?.. не брать? Иногда, сделав несколько кругов вокруг трепещущей жертвы, хозяйки вступали в разговор, короткий и отрывистый, а потом опять принимались нарезать хищные круги.