Станцуем, красивая? - [23]

– Тебе же говорят, пацанчик, все дают! – горячился фартук. – Такса таксой, а рубль на чай – это само собой.

– Много, – невозмутимо отвечал мальчик.

Глаза его приходились примерно на уровень фартучного пупа – туда парень и глядел, отчего создавалось странное впечатление, будто сверху вниз смотрит он, а не двухметровый здоровяк.

– Чего много?

– Рубля много, – тем же тоном пояснил паренек.

– Тут всего два чемодана. Если бы вы занесли их в вагон, тогда еще можно было бы о чем-то говорить. Но никак не о рубле.

– Не о рубле… – потрясенно повторил носильщик. – Слушай, пацаненок, где твоя мама?

Похоже, он и сам не верил, что эта невозможная история происходит с ним, а не с кем-то другим.

– Да, не о рубле, – подтвердил мальчик. – И моя мама скажет вам то же самое.

Взгляд его двинулся вверх и, безразлично скользнув по лицу носильщика, остановился на навесе перрона – не иначе, прейскурант привокзальных услуг помещался именно там.

– Ну, скажем, двадцать копеек, – с некоторым сомнением произнес он, и взгляд его столь же неторопливо проделал обратный путь от навеса к фартучному пупу, без малейшего намека на промежуточную остановку.

Носильщик не ответил по очевидной причине: он попросту лишился дара речи. Стоявшая рядом проводница усмехнулась:

– Молодец, пацан. Молодой, да ранний.

– Все так говорят, – равнодушно отозвался мальчуган. – Так что вы решили?

Из горла двухметрового великана просочился тоненький писк; затем носильщик шумно выдохнул, развернул тележку и быстрым шагом двинулся прочь.

– Ну и ладно, – процедил мальчик, презрительно глядя в удаляющуюся огромную спину. – Не больно-то и хотелось. Мир не без добрых людей. Помогут и за так.

Он повернулся и оценивающе посмотрел на Аньку и ее багаж. Увиденное лишь укрепило его уверенность в правильности сделанного выбора.

– А вы, оказывается, соседи, – сказала проводница, разобравшись с билетами.

Мальчик удовлетворенно кивнул:

– Ну вот, тем более, – он протянул Аньке руку. – Будем знакомы. Петя.

Рукопожатие детской кисти оказалось на удивление энергичным.

– Аня, – ответила Анька и тут же поправилась: – Тетя Аня. А это Павлик.

– Очень приятно, – сказал мальчуган. – Тогда сделаем так, тетя Аня. Я провожу вас на место. Там уже сидит моя мама. Она останется с Павликом, а мы с вами вернемся и занесем вещи. Светлана Матвеевна, не могли бы вы пока приглядеть за нашими…

– Пригляжу, пригляжу… – милостиво согласилась хозяйка вагона. – Как тебе такому откажешь?

Мама Элла понравилась Аньке сразу – тоненькая, голубоглазая, с одуванчиковой копной мелко вьющихся волос и взглядом заблудившейся ромашки. По человеческим меркам ей было порядка тридцати, но люди-цветы живут в ином, цветочном, временном измерении. Во всяком случае, старшинство своего восьмилетнего сына Элла признавала безоговорочно. В этой паре всеми практическими вопросами заправлял Петя. Разместив совместно с Анькой багаж – особо ценные вещи под лавку, менее значимые наверх – он смахнул со лба трудовой пот, уселся рядом с матерью, болтанул не достающими до пола ногами в летних сандаликах и произнес совершенно по-взрослому:

– Ну вот, теперь можно ехать.

Элла радостно кивнула: судя по всему, она нисколько не сомневалась, что без этого разрешения поезд просто не осмелится тронуться в путь. Впрочем, Анька к тому моменту уже почти разделяла эту уверенность.

Петя обустраивал их дорожную жизнь обстоятельно и надежно. Прежде всего, он свел близкое знакомство с проводницей, установив с ней доброжелательные, но принципиально деловые отношения, без тени заискивания и панибратства. Их фундамент был заложен с самого начала, едва лишь остались позади ленинградские пригороды, и проводница стала обходить пассажиров, собирая и рассовывая по кармашкам планшета картонные билетики.

– Светлана Матвеевна, – сказал Петя, – если можно, я хотел бы сразу попросить вас о двух вещах.

– Интересно, о каких же? – поинтересовалась та, поглядывая на парня с улыбкой, в которой сквозила некоторая опаска.

Было заметно, что бегство здоровенного носильщика еще не совсем изгладилось из памяти Светланы Матвеевны. Перед тем, как ответить, Петя скользнул взглядом по двум командировочным, которые занимали соседние боковые полки. Мужики уже успели хватить по стакану и оживленно беседовали, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. Тем не менее, Петя понизил голос.

– Во-первых, белье. Мама не может спать на сыром. Аллергия. Поэтому, если можно, дайте нам не то, что получено сегодня из прачечной.

Светлана Матвеевна подняла брови. До нее постепенно начало доходить ощущение невероятности происходящего – то же самое, которое едва не стоило жизни вокзальному носильщику.

– Так, – проговорила она, закрывая планшет и аккуратно разглаживая на коленях серую форменную юбку. – Дальше.

– Во-вторых, чай. Чая не нужно. Мама не любит с содой. Мы будем заваривать сами в термосе. Нельзя ли просто получать кипяток? Только не из общего титана – там вода всегда едва тепленькая и быстро кончается.

В воцарившейся тишине было слышно, как командировочные наперебой оценивают шансы хоккейной команды СКА удержать в своем составе перспективного нападающего Николая Дроздецкого. Анька сидела, сжавшись. На ее памяти никто не осмеливался разговаривать в таком тоне с всесильными вершителями судеб, особенно, с проводниками, официантами и продавцами. Почувствовав мамино напряжение, забеспокоился и Павлик. Зато Элла и глазом не моргнула. На ее лице играла прежняя отстраненная улыбка, а в глазах расцветали безмятежные васильки. В то же время она отнюдь не уклонялась от участия в беседе: всякий раз, когда Петя упоминал в разговоре маму, Элла принималась интенсивно кивать в знак безоговорочного согласия.