Стальной ураган - [111]

В армии уже шли разговоры о скорой демобилизации и возвращении домой солдат и офицеров. Ждали приказа Верховного Главнокомандующего.

Решилась и судьба Гетмана. В танковой армии он уже не мог оставаться. Обратился к маршалу Г. К. Жукову, рассказал о своих отношениях с Катуковым и попросил похлопотать перед Наркоматом обороны СССР о переводе в какой-нибудь военный округ. Георгий Константинович, оказывается, обо всем знал и просьбу удовлетворил сразу. Сказал, что направит его в распоряжение командующего бронетанковыми и механизированными войсками маршала Я. Н. Федоренко. А там уж как распорядится Яков Николаевич.

Когда Гетман покидал кабинет маршала Жукова, Георгий Константинович задержал его на минуту и поздравил с наградой — орденом Красного Знамени. Андрей Лаврентьевич стоял в недоумении: Катуков с Попелем могли внести его фамилию в списки награжденных? Скорее всего, это сделал сам командующий фронтом.

Надо сказать, что Г. К. Жуков и в дальнейшем с глубоким уважением относился к Гетману, а когда Андрей Лаврентьевич собрался ехать в Москву, подогнал к его дому прекрасную трофейную легковую машину. Это был подарок маршала.

Вскоре все бумаги о переводе были оформлены.

15 июня 1945 года Катуков и Попель написали на генерала Гетмана аттестацию, в которой говорилось: «Командуя корпусом в Белгородско-Курскую, Казатинскую, Прикарпатскую, Корсунь-Шевченковскую, Висленскую операции, показал себя грамотным командиром, волевым, умеющим воспитывать и вести в бой войска.

Все боевые задачи, поставленные перед корпусом, выполнялись с частью. Корпус при командовании им тов. Гетман преобразовал в гвардейский.

Военный совет армии, учитывая состояние здоровья т. Гетмана, выдвинул его на должность заместителя командующего армией по строевой части. В этой должности в период подготовки частей к операциям и в ходе самих боевых операций т. Гетман показал себя культурным, грамотным и волевым генералом.

За последнее время состояние здоровья т. Гетмана улучшилось»[298].

Командование армии, давая такую аттестацию боевому генералу, снова проявило неискренность, говоря о том, что «здоровье т. Гетмана улучшилось». Он и не болел. Но Катуков и Попель не могли признать правоту «неудобного» генерала, хотя позже бывший член Военного совета армии писал: «Я знал, что Гетман — человек очень выдержанный и, если он идет на прямой конфликт… значит, протест его сильнее всяких соображений».

Простившись с друзьями и сослуживцами, Андрей Лаврентьевич, полный радужных надежд, покинул Берлин. Профессиональный военный, он не мог представить себя вне армии, считал, что еще послужит Родине.

Служу Родине!

С тяжелым чувством Гетман покидал Берлин. Развалины германской столицы говорили о том, что еще не скоро этот европейский город обретет прежний облик. За время войны генералу довелось видеть много разрушенных городов, но Берлин — это что-то особенное. От разрушенных жилых кварталов и правительственных зданий он не испытывал удовлетворения, хотя мог понять солдат, писавших на Рейхстаге слова: «Развалинами Берлина удовлетворен!»

После подписания акта о капитуляции один из западных корреспондентов писал: «Берлин — город мертвецов. Как столица он попросту прекратил свое существование. В радиусе многих километров от центра каждый дом, кажется, получил свою бомбу.

Я видел Сталинград, я прошел через весь лондонский „блиц“, я видел десятки разрушенных крупных городов России, но картина полного разрушения и опустошения в Берлине почти не поддается описанию».

Прошло немногим больше месяца, и жизнь в городе, которая еле теплилась, начала оживать. Уже заметны были признаки такого оживления, с улиц убирались завалы кирпича и щебня, с площадей постепенно исчезала разбитая в боях техника, на уцелевших зданиях стали появляться вывески с названиями органов местного самоуправления.

Железнодорожного сообщения с Берлином пока не было. Из СССР прибывали лишь специальные поезда. Андрей Лаврентьевич попал именно на такой поезд, который увозил в Москву небольшие группы офицеров-отпускников и государственных чиновников, приезжавших в Германию по делам службы.

Только в Бресте генерал Гетман почувствовал себя более свободно и облегченно: он был уже на советской земле. Через сутки — Москва и встреча с маршалом бронетанковых войск Федоренко, от которой будет зависеть его дальнейшая судьба.

По прибытии в Москву все складывалось как нельзя лучше. После непродолжительного разговора Яков Николаевич Федоренко предложил поехать в Уральский военный округ, где учреждалась должность начальника бронетанковых и механизированных войск. Свердловск, по словам маршала, хороший город, а Урал во время войны давал армии танки, так что особых затруднений на работе не будет.

Андрей Лаврентьевич не возражал: с чего-то надо было начинать службу. Единственное, о чем он попросил маршала, прежде чем начинать работу, — дать ему возможность привезти в Свердловск свою семью.

Узнав, что семья Гетмана находится в Барнауле, Яков Николаевич помог организовать ее переезд, и через десять дней генерал увидел своих близких. «Встречу с отцом трудно описать, — рассказывала Эльвина Андреевна, дочь генерала, автору этих строк. — Не виделись мы с ноября 1941 года, когда папу проводили на фронт. Письма от него приходили редко, он все время находился в боях. Мама узнавала о нем по сводкам Совинформбюро и приказам Сталина, в которых упоминалось имя Гетмана».