Стальной шквал - [68]

Он бросил окурок, проверил на ощупь запас провизии, в хлебной сумке и усмехнулся. Он расстанется с этой шайкой, как только они выйдут поближе к передовой. Тогда никто не сможет загнать его обратно. А затем — курс на север. Там немцы.

Поблизости окапывался Хейно. Он все время старался быть недалеко от Саарела и Куусисто, чтобы присматривать за ними. «Теперь уж они у меня не удерут! Я позабочусь об этом».

Особенно подозрительно вел себя Саарела. «Что это он не зарывается в землю? Может ведь улизнуть так, что и не заметишь!»

Это так беспокоило Хейно, что он не выдержал и крикнул эсэсовцу:

— Берись-ка за лопату, пока не поздно! Или ты опять думаешь, что я тебе выкопаю щель? Если так, то ты жестоко ошибаешься!

В глазах Саарела вспыхнул огонек, затем он, улыбнувшись, кивнул на окоп Куусисто и ткнул пальцем себя в грудь. Дескать, вон на кого я рассчитываю. Хейно хмыкнул и хотел было сказать что-то по этому поводу, но в это время на краю карьера появился фельдфебель.

Пошли, ребята. Захватите с собою побольше снарядов. И «фауст» тоже. Пушку выкатим на позицию вручную. Пехотинцы нам помогут. Тягач останется здесь.

Злые, они вылезли из окопов. Опять напрасно трудились. Не в первый раз и, видимо, не в последний. Но что случилось, в чем дело? Хейно спросил:

— Где же эта позиция? Там, у пехоты, что ли?

— Да… — ответил фельдфебель уклончиво. — Вернее, даже несколько впереди. Хорошее место. Там мы господствуем над широким пространством.

Парни понурили головы. Только Сундстрём не менялся. Он улыбнулся знакомой детской улыбкой и произнес:

— Кто прошел путь, имеет что сказать.

Койвисто усмехнулся, а Хейно гаркнул:

— Катись ты ко всем чертям! Перед нами путь, о котором никто из нас никогда ничего не расскажет!

Нюрхинен издал звук, похожий не то на храп, не то на ржание, однако не сказал ни слова. Он сильно изменился, стал странно молчаливым и серьезным. И тут, копая укрытие, он казался рассеянным, часто останавливался и стоял, опустив лопату и уставясь куда-то в пустоту. Правда^ сейчас на его странности никто не обращал внимания. Всем было не до того. Пошли за орудием. На полпути они вдруг. услыхали гул выстрелов «гектарной пушки». Фельдфебель едва успел крикнуть: «Рассыпься!» — как ракеты засвистели совсем близко. Заполыхало пламя. Воздух, сотрясаемый разрывами, бил в уши словно кувалдой. Огромные осколки вжикали, как косы на лугу. Песок, камни и целые кусты сыпались с неба на голову.

Куусисто попытался было вскочить, но Хейно схватил его за обе ноги и зарычал, оскалив зубы:

— Врешь, черт, не. уйдешь! Я тебя раскусил, и ты не уйдешь, черт!

Саарела, который плелся в хвосте, успел броситься назад и спрятаться в окоп, вырытый Куусисто. Когда огонь перенесся дальше и стало тихо, из клубов пыли раздался вопль:

— Ребята, на помощь, скорее! Ай, святая Сюльви, сюда! Помогите!

Хейно, позабыв про Куусисто, бросился на крик. Он думал, что ранен Саломэки, но тот склонился над кем-то и судорожно. разрывал индивидуальный перевязочный

пакет. Ранен был Нюрхинен. Он лежал ничком, странно бормоча. Саломэки орал сквозь слезы:

— Бинтов! Давайте жё, черти, скорее бинтов!

Бесполезно. Фельдфебель это сразу понял.

— Носилки! — крикнул он. — Быстро соорудите носилки! Отнесите на перевязочный пункт!

Прибежал Ниемииен с лестницей. Кто-то, наверно, уже пользовался ею вместо носилок, потому что на концах ее были веревочные петли. Нюрхинена осторожно подняли и уложили на лестницу, лицом вниз. Он стал приходить в сознание и попытался подняться, но сразу обессилел и обмяк.

— Шмерть, чхорт… вчепилашь… — выговорил он с трудом, пытаясь усмехнуться.

Хейно, Хейккиля и Ниемииен подхватили лестницу, но Нюрхинен вдруг взревел:

— Нет, чхорт, нечшего меня ташкать! Я шам пойду! — и он порывался встать, но фельдфебель уложил его насильно.

— Ты не дойдешь, у тебя бедро задето, — солгал он, делая знаки остальным, что раненого надо привязать к носилкам. Потрясенные, они не понимали, чего он хочет от них, и поэтому Койвисто привязал сам.

— Ну, ступайте! Знаете, где перевязочный пункт?

— Да, там на дороге есть указатель.

Противник продолжал сосредоточенный огонь. Им то и дело приходилось опускать носилки на землю и укрываться. Пот струился по лицам, но отдыхать было некогда. Кровь стала переливаться через край огромной рваной раны, и Нюрхинен очнулся. Он кусал губы, сдавленно стонал и ругался. Потом он вдруг сказал:

— Штойте, парни. Вше это жря. Вше равно шмерть. Доштаньте бумажник иж жаднего кхармана.

Товарищи быстро переглянулись. На месте задних карманов было сплошное кровавое месиво. Ниеминен все же наклонился и сделал вид, будто достал что-то.

— Ясно. Мы позаботимся обо всем. Но только ты зря. Сейчас доктора тобой займутся, и будет полный порядок.

— Порядок, чхорт!.. Кхогда вше кхишки вышибло!..

Нюрхинен, несмотря на страдания, попытался был озасмеяться, но что-то в нем захрипело, заклокотало, и они услышали тихие, как вздох, слова: «Шмерть пришла… умираю… И вы вше умрете, ешли не шмоетешь, пока не пождно».

Они несли его. Вот уже показалась стрелка, указывающая дорогу на перевязочный пункт. Они прибавили шагу, потому что страдания Нюрхинена усиливались. Он пробовал вырваться и бешено ругался. Потом голос его ослабел, и, когда они добрались до места, он уже не подавал признаков жизни. Ниеминен пощупал пульс.