Стальной шквал - [70]

Когда Ниеминен, Хейно, Саломэки и Хейккиля подошли к карьеру, они увидели лежавшую на дороге лошадь. Она была еще жива. Хейно прикончил ее выстрелом в голову.

— Не могу видеть, как животное страдает, — сказал он.

Вдруг Ниеминен заметил брошенный автомат и хлебную сумку.

— Ребята, это сумка Мартти Куусисто, и автомат его, — сказал он. — Я думаю, ни у кого другого не осталось столько масла. Он же со страха почти ничего не жрал.

Еще в сумке было полотенце, мыло и зубная щетка.

И наконец, шюцкоровский нарукавный знак. В учебном центре было приказано отпороть эти знаки.

— А где же он сам? — недоумевал Ниеминен.

— Удрал! — воскликнул Хейно в сердцах. — Я как чувствовал. Проклятье, я не устерег его!

— Да что — ты, как же он мог убежать? — притворно удивился Саломэки. — Разве ты не помнишь, он еще в учебном центре всегда говорил, что вот, дескать, на передовой увидим, кто чего стоит. Я думаю, парни, он отправился в одиночку завоевывать Ленинград.

— Слушайте! — Хейккиля поднял палец.

Сосредоточенный огонь перенесся дальше к тылу, и они услыхали боевой клич, с которым русские шли в атаку. Это было где-то совсем близко. Потом треск автоматов и пулеметов заглушил его. И тут они увидели Сундстрёма, бежавшего из лесу им навстречу. Лицо его было необычайно бледным и серьезным.

— Скорей, ребята! Русские жмут! Приказано — принести патронов.

Они стали второпях набивать обоймы патронов в карманы и в хлебные сумки. Хейно взял автомат Куусисто и выбросил свою винтовку. Затем еще по паре снарядов под мышки — и бегом вперед, туда, где слышалась отчаянная трескотня автоматов и выстрелы танковых пушек.

— Там танки, ребята! Их много! — сказал Ниеминен.

— По крайней мере, три, — уточнил Сундстрём. — Но мы их не могли обстрелять, потому что они пока еще далеко в лесу.

Лес кончался, и за ним открывалось поле. Добежав до опушки, Сундстрём присел.

_ — Теперь за мной по одному, господа, и «доминус вобискум», как говорят католики. То есть господь с вами!

Пригибаясь к земле, он побежал через поле. Они поспевали за ним, с трудом переводя дух. Вот уже позади остались железобетонные купола пулеметных гнезд. Но все они были пусты, как мертвые черепа. Впереди и справа раскинулось широкое открытое пространство, за которым находился противник. Атака, видимо, была отбита, потому что стрельба стихла. Впереди, метрах в ста, виднелся неизвестно как уцелевший среди поля островок кустарника. Туда-то Сундстрём их и повел. Разрывы снарядов прижимали к земле, и они все начали выбиваться из сил. Сундстрём бросился животом на землю и, когда остальные, добежав, плюхнулись рядом, сказал:

— В обход можно было пробраться безопаснее, но надо спешить. Пушка вот там, в кустах.

— А где же пехота? — спросил Ниеминен, оглядываясь назад. — В тех пулеметных гнездах никого не видно.

— Там она где-то. Но ее мало. А скоро останется еще меньше, если не придет подкрепление.

Он побежал вперед, остальные за ним. Так, не замеченные противником, они добрались до своей пушки. Она была скрыта кустами. Расчет окапывался. Фельдфебель смотрел сквозь ветви в бинокль. Не повертывая головы, он спросил подошедших о Куусисто и, выслушав их ответ, со вздохом сказал:

— Этого я и боялся. А что Нюрхинен?

— Скончался. Врачи не успели даже перевязать.

— Да, они не управляются. И уж, видно, такова была воля всевышнего.

— Не знаю, — проворчал Ниеминен, — но только, я думаю, всякий помрет, если кровь из него хлещет, а помощи не окажут.

Он повернулся и подошел к Кауппинену.

Чего мы тут залегли? Где атаковал противник?

— Они жмут справа и слева. Там короче путь по открытому месту.

Ниеминен посмотрел в обе стороны, потом оглянулся назад.

— Елки-палки, тут можно оказаться в кольце. Если только он доберется вон до тех окопов.

— Тогда конечно.

Кауппинена все это как будто не очень интересовало.

Этот красивый парень в последние дни странно изменился и постарел. Вокруг глаз пролегли морщины, щеки ввалились и посерели. Взгляд часто устремлялся в пустоту. Однако Ниеминен этого не замечал, поглощенный своей заботой.

— Зачем пушку притащили сюда? Ведь можно было стрелять и оттуда, где. пехота окопалась. А тут и не выстрелишь, потому что в кустарнике не сделали просвета.

Фельдфебель, видимо, услышал их разговор, так как оставил наблюдение и передал бинокль Саломэки.

— На, последи. Вон там стоят три танка, за выступом леса.

А сам подсел к Ниеминену и начал объяснять:

— Если бы мы встали на том или на другом фланге пехоты, мы смогли бы обстреливать лишь определенный участок местности. А здесь мы господствуем над обоими флангами. Если потребуется, мы можем внезапно выдвинуть пушку вперед. Это будет не так заметно, как расчистка кустов.

— Но все равно он нас засечет, — проговорил Ниеминен, — Кто тогда понесет раненых? И куда?

Койвисто посмотрел на Ниеминена долгим взглядом и встал.

— Надо думать о другом. Если танки прорвутся к позициям пехоты, положение окажется чрезвычайно тяжелым.

Фельдфебель вернулся на свой наблюдательный пост. Ниеминен снова посмотрел назад. Пока его взгляд выискивал безопасный путь для отступления, рассудок возмущался и бунтовал.

— Черт побери! Это опять мышеловка! Рюсся может обойти нас с обоих флангов! Если бы я знал, не пошел бы сюда. Как будто ты мог свободно выбирать, — насмешливо хмыкнул Хейно. Он сидел на краю своего окопа и жевал хлеб. Губы и даже щеки его блестели от масла. — Этот фельдфебель и меня провел за нос. Я был уверен, что тут рядом окопалась пехота. Может, она тут и была, но смылась. Я тоже смоюсь. Я уже присмотрел дорожку. Вон там можно проскочить живьем, если бежать что есть духу, как стометровку бегают. Но если с пушкой — все поляжем.