Стальное сердце - [43]

Зайцев вздохнул.

– Напрасно ты ушел, – сказал он. – Володька переживает.

– А ты?

Зайцев вздохнул снова.

– Есть один парень с моего курса, хочет копать эту тему. Отдам я ее, наверное. Очень уж все запуталось. Для начала натравлю его на Александрова, а там посмотрим.

– Что за парень? Я его знаю?

– Должен по идее. Витя Ларин. Нет? Ну, Ларин, красавчик такой… На тебя похож. В «МК» печатался. Еще отец у него в «Правде»…

– Понятия не имею. На меня похож? Фу, Олежка, так не бывает.

– Действительно похож…

– Не видел. Что ж, пусть копает дальше. Мне-то что. Все, Олег, я забыл эту тему. Насовсем.

– Врешь ты все, – сказал Зайцев и сделал движение губами, будто собираясь плюнуть.

– Это на ваше усмотрение, – хмыкнул Тим.

– Тьфу! – Зайцев поднялся и, не прощаясь, двинулся к выходу из пресс-бара. Тим снова принялся рассматривать свои ногти. И почувствовал, что краснеет.

За столик к Тиму подсел Смолянинов.

– Не переживай, Тимка, – сказал он участливо. – Все фигня, кроме пчел. Хотя, если задуматься…

Тим посмотрел в угол, откуда пришел Смолянинов. Компания, преимущественно из девушек, бросала на них короткие заинтересованные взгляды.

– Пошли к нам, – предложил Смолянинов.

– Спасибо, но… Мне домой пора.

– Что-то я тебя совсем не узнаю.

– Это точно.

– Не дури. Подумаешь, тема сорвалась. Да их миллион, этих тем, и одна интереснее другой.

Тим вздохнул. Конечно, Смолянинов знает про разгромную статью в январском номере журнала «Наука и жизнь». Все про нее знают. И для большинства она расставила точки над «i». Биоэнергоинформатика – лженаука. Психотронные генераторы – афера. Ворюги, спрятавшиеся под личиной ученых, растаскивают народные деньги. Только зомби этой статье не поверили. Да бедняга Зайцев, который, похоже, окончательно запутался. «А ведь дело совсем не в том, где правда, а где ложь. Даже для Зайцева главный вопрос – его собственные мотивы. Он хочет разобраться в себе, понять, должен ли журналист всегда копать до конца. Должен ли он лезть туда, куда не просят, игнорируя мнение старших, руководствуясь только личным чувством справедливости? Вообще, что должен делать журналист, когда его тычут носом в лужу, как щенка?!»

– Слушай, Кир, вот объясни мне одну вещь…

– Хоть две, – Смолянинов сделал рукой широкий жест и потянулся за сигаретами Тима.

– Вот придет яхта «Соло». Ты на нее сядешь и пойдешь с «Гринписом» к Новой Земле, на ядерный полигон. Ты ведь знаешь точно, что вас пограничники возьмут за задницу и отбуксируют в нейтральные воды. И ничегошеньки вы своей авантюрой не докажете.

Смолянинов пускал колечки дыма и мягко улыбался.

– Мне понятны мотивы «Гринписа», – продолжал Тим. – Они с жиру бесятся. Этих обалдуев нерусских хлебом не корми, только дай покататься на моторках вокруг какого-нибудь авианосца, да чтобы их сверху из водометов поливали. И в ледяной воде побултыхаться тоже весело. Стрелять в тебя никто не рискнет, и даже насморк ты не схватишь, потому что пьяный.

Смолянинов рассмеялся. Видимо, со словом «пьяный» Тим попал в точку.

– И ты заметь, Кир, они ведь никогда не выдвигают разумных, компромиссных требований. Они намеренно говорят о полном запрещении, полном закрытии, полном отказе от всего, что пачкает мир. А значит – никогда им не удастся ничего ни закрыть, ни запретить. Ну ладно, они балуются. А тебе-то что делать на яхте «Соло», серьезному русскому журналисту?

– Единственному русскому журналисту, – добавил Смолянинов.

– В смысле?.. – не понял Тим.

– Яхту выпрут в нейтральные воды, это точно, – объяснил Смолянинов. – А вот меня вряд ли. Я буду на яхте единственный человек с советским паспортом. Серпастым и молоткастым.

– Кир! – позвали из угла. – Где ты там?!

– Сейчас, солнышко! – отмахнулся Смолянинов. – Момент!

– Значит, нарочно в петлю лезешь… – протянул Тим без малейшего выражения.

– Меня вытащат, – сказал Смолянинов уверенно. – Но шуму вокруг полигона будет гораздо больше, чем его смогла бы поднять нерусская яхта с нерусскими же, как ты выразился, обалдуями. А полигон действительно очень грязный. Перманентный Чернобыль, все, кто рядом живет, – больные. Местность отравлена на сотни километров. Гадкое место.

Тим вздохнул и потупился.

– Очень много интересных тем, – повторил Смолянинов.

– Наверное, – пробормотал Тим. – Ладно, спасибо за совет.

– Да не за что, Тим. Заходи в редакцию почаще.

– Постараюсь. До свидания, Кир. И – удачи!

– Хотелось бы, – улыбнулся Смолянинов, протягивая Тиму руку. – Не падайте ухом, поручик Костенко.

– Я младший сержант без классной квалификации. Счастливо, Кир.

– Счастливо. – Смолянинов поднялся и ушел. Тим заглянул в опустевшую чашку кофе, посмотрел на часы и вздохнул. «Пора идти, через два часа у меня клиент. И до чего же мне не хочется с ним работать! Вообще ничего не хочется. Что со мной? Почему на душе так противно?!»

– Я что-то сделал не так, – прошептал Тим. Встал, сунул руки в карманы и, сутулясь, вышел из бара.

***

На доске объявлений висел длинный список остепенившихся негодяев. Некогда эти двоечники и прогульщики вовсю позорили факультет журналистики, а теперь образумились и подали нижайшие прошения о сдаче разницы в экзаменах и восстановлении. Тим рассматривал список с удовольствием. Что за люди! Сливки общества, цвет его курса. Кто-то хочет восстановиться просто по инерции, кого-то родители заставляют, а некоторые, возможно, поступили на работу в хорошие места, где диплом рано или поздно будет нужен, чтобы пробиться в редакторы. «Интересно, а чего хочу я? Наверное, чтобы родители от меня отстали. Потихоньку все досдам, до весенней сессии времени – вагон. Потом на «заочку» переведусь… Ага, уже не переведусь».