Сталинский террор в Сибири, 1928-1941 - [10]

Конечно, стоило бы упомянуть и других латышских деятелей террора как, например, прокуроры Сибири Г.Я. Мерэн и А.Ф. Блимбергс, отправившие на смерть сотни безвинных граждан. Но это было бы совершенно несправедливо по отношению ко всем остальным палачам.

Сам по себе национальный аспект не дает никаких объяснений сталинской политике. Значение его в данном контексте служит лишь дополнительным свидетельством происхождения террора из революционной идеологии и практики большевизма, той самой идеологии, которая в свое время нашла широкую поддержку у латышских революционеров, как одной из наиболее организованных национальных групп. Призванная на службу еще царским правительством, эта национальная группа перешла затем в советские институты власти, преимущественно на ответственные посты. Выделяя участие латышей во властных и управленческих структурах, мы в то же время устанавливаем специфические факты политической жизни 30-х годов, которые Сталин ликвидировал в ходе последующих чисток.

В характеристике основных сталинских исполнителей, действовавших в Сибири, должна быть обозначена и такая немаловажная деталь: ни один из партийно-государственных сановников не был сибиряком, местным работником. Все секретари крайкомов и обкомов, председатели крайисполкомов, начальники управлений ОГПУ — НКВД, прокуроры, судьи, начальники лагерей, руководители гигантских строек и остальные ключевые фигуры в местных аппаратах государства и партии присылались по разнарядке из Москвы. Все они были назначенцы, личные представители секретариата ЦК или самого Сталина и отвечали только перед теми, кто их ставил на должность. Таков был порядок, заведенный еще при Ленине, и он продолжал строго соблюдаться десятки лет, допуская лишь отдельные исключения.

Строго говоря, этот механизм управления кадрами был одним из основных условий осуществления политики непрерывных большевистских экспериментов. Точно так же можно сказать, что террор, развязанный Сталиным, вряд ли мог бы достичь своих целей и необычайных масштабов, если бы партия и ее вожди не владели этим механизмом.

Глава II. Коллективизация и её жертвы

1. 1930 год

С точки зрения ленинизма колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие, и только оружие.

Сталин

К началу 1930 года антикулацкая атмосфера в стране была накалена до предела. Газеты переполнялись угрожающими призывами и статьями по адресу кулаков, предрекая им скорую гибель как последнему оплоту капитализма в СССР. На собраниях партийцев и сельских сходах «кулацкая» тема возбуждала умы и призывала к действию. Вся обстановка свидетельствовала о том, что критическая масса взаимной ненависти в деревне была достигнута. Оставалось лишь подать главный сигнал для окончательной «экспроприации» кулака.

Основные события в деревне начались в середине января, после того как ЦК партии изменил все прежние планы создания колхозов и призвал произвести поголовную коллективизацию в течение одного года. На местах это было воспринято как объявление о наступлении на кулака, и в ряде сельский районов Сибири группы активистов, поощряемые властями, приступили к изъятию имущества зажиточных односельчан, не дожидаясь официального распоряжения правительства.

Когда процесс стихийного раскулачивания достиг размеров всеобщей кампании, из Москвы по специальным каналам связи в последних числах января поступила директива Сталина, самая важная из всех, что присылались до сих пор. Это было постановление о полной ликвидации кулачества. Директива, полное содержание которой до сих пор остается неопубликованным, предназначалась узкому кругу партийных руководителей. По указанию Политбюро ее немедленно оформили как решение краевых организаций и разослали низовым исполнителям. Это постановление открыло последние шлюзы на пути растущей волны анархического раскулачивания. Сельская «общественность» была приведена в движение, и теперь уже не оставалось никаких препятствий для тех, кто надеялся разжиться за счет кулаков или выместить на них свои классовые инстинкты.

Деревню охватила эпидемия насилия. Разного рода уполномоченные, члены сельских советов и просто полукриминальные элементы, наделенные мифическими правами, внезапно получили полную власть над крестьянами. Эта гнусная порода советской бюрократии, обычно кормившаяся от поборов крестьян и более всего презираемая деревней, принялась перераспределять крестьянскую собственность и выселять хозяев от имени советской власти.

Процедура «экспроприации» зависела исключительно от самих «экспроприаторов». По большей части она походила на рейды полуанархической армии, завладевшей правом грабежа на территории поверженного противника. Многие официальные отчеты тех дней отмечены печатью ужасающего бедствия:

«…кампании раскулачивания был придан характер штурма, партизанского налета, граничащего с грабительством (экспроприация почти поголовно всего кулачества, отбор полностью всего имущества, вплоть до белья, предметов кухонной утвари и последнего обеда, вытаскивая таковой из печи и т. д., производя экспроприацию нередко ночью, с немедленным выбрасыванием из домов, в том числе женщин с грудными детьми, инвалидов, стариков — без указания дальнейшего пристанища)…»