«Сталинизм». Исследование происхождения, сущности и результатов - [21]

В своей речи Зиновьев, выступая главным образом против других оппозиционеров и приписав Троцкому лишь симпатию к ним, заявил следующее:

«Статья тов. Троцкого написана чрезвычайно туманно, но мы, большинство Центрального Комитета, ясно видим в ней вовсе не поддержку, а обесценивание курса Центрального Комитета и его единодушных решений. В комиссиях и подкомиссиях вместе с тов. Троцким мы всю неделю работали над резолюцией. Конечно, были сделаны все возможные уступки, чтобы достигнуть единства с тов. Троцким, потому что мы высоко ценим его мнение. Да и кто не ценит огромный авторитет тов. Троцкого в партии? Мы достигли договорённости. И что же произошло? Единодушно принятая резолюция была опубликована, а на следующий день появляется статья тов. Троцкого, которая несомненно разрушает это единодушие»[30].

Здесь особенно интересны два момента. Как отметил Зиновьев, очень важные части единодушно принятой резолюции стали «уступками» Троцкому. Как это понимать? Значит ли это, что взгляды Троцкого были навязаны остальным авторам резолюции? В таком случае у них, очевидно, имелись свои взгляды на внутрипартийную жизнь, которые они, однако, не смогли отстоять, раз они в конце концов одобрили, как утверждалось, уступки — уж конечно не вопреки тому, что они знали лучше? С другой же стороны встаёт вопрос: как расценивать выступление Сталина, где было представлено его собственное толкование единодушно принятой резолюции? Разве большинство ЦК, которое, как утверждалось, сразу же обнаружило, что Троцкий якобы выступил против совместно принятой линии (хотя это совершенно не соответствовало действительности), совсем не заметило, что генеральный секретарь в своей речи превратил резолюцию почти в прямую противоположность исходному замыслу?

Как можно было объяснить это противоречие?

И насколько искренен был следующий отрывок из речи Зиновьева:

«Но как бы мы сейчас ни были по ряду вопросов не согласны с тов. Троцким, ясно, что тов. Троцкий есть и останется одним из наших самых авторитетных вождей. Что бы ни произошло, сотрудничество тов. Троцкого в Политбюро и других органах необходимо. В этом можно не сомневаться. Не верьте слухам, легендам и т. д. Различия во мнениях всегда были и будут. Партия решит, кто прав, но мы будем работать вместе и единодушно»[31].

То, что здесь речь шла о чистейшем лицемерии, стало ясно хотя бы по тому, что Зиновьев в Политбюро в своей возмущённой реакции на письмо Троцкого сразу поставил вопрос об исключения Троцкого из партии, который Сталин, однако, отклонил, так как не позволял себе руководствоваться эмоциями, а работал медленно и целенаправленно над достижением той же цели.

Вопреки подобным заявлениями, поначалу ещё считавшимся необходимыми (поскольку в то время Троцкий несомненно пользовался в партии большей репутацией, чем члены «тройки»), в публичных дебатах развернувшейся «свободной дискуссии» взгляды Троцкого постоянно клеймились как фракционные и направленные против партии. При этом чаще всего речь шла уже не о нынешних дебатах, а обо всех возможных спорах и конфликтах на протяжении всей истории партии, начиная с 1903 года. Упорно внушалась мысль, что Троцкий всегда был «уклонистом», постоянно выступавшим против Ленина, а потому и нынешние расхождения во мнениях — не что иное, как продолжение прежней ошибочной линии.

Всё учащавшиеся нападки на Троцкого вызывали беспокойство и озабоченные расспросы и в Коминтерне, поскольку Троцкий и в международном коммунистическом движении пользовался большим авторитетом, не в последнюю очередь потому, что был одним из основателей Коминтерна. Ввиду этого Зиновьев как председатель Исполкома Коминтерна осознавал необходимость разъяснения и в этой инстанции своей позиции по внутрипартийным спорам в российской компартии. Сделал он это во время заседания Исполкома 6 января 1924 года, незадолго до XIII партконференции РКП. В подробном докладе Зиновьев не только растолковал текущее расхождение во мнениях, но и описал политическую эволюцию Троцкого с 1903 года, при этом объявив того с самого начала политической карьеры и вплоть до 1917 года решительным сторонником меньшевизма, что никак не соответствовало фактам и очевидно имело целью вызвать у членов Исполкома предубеждение против Троцкого.

Его описание эволюции Троцкого после 1917 года так же не отличалось точностью и правдивостью. Уже то утверждение, будто бы Ленин был против приёма Троцкого в РКП, не соответствовало действительности. После того как Ленин убедился, что Троцкий последовательно порвал с меньшевиками и осознал ошибочность своих прежних попыток примирения, Ленин не только считал его большевиком, но даже во время совещания сказал, что «с тех пор не было лучшего большевика» — что, разумеется, не следует понимать слишком буквально. Как бы то ни было, Троцкий с первого момента и день за днём стоял бок о бок с Лениным, поддержав его апрельские тезисы, вызвавшие несогласие видных большевиков (Каменева, Зиновьева и Сталина).

Тот факт, что Троцкий был принят в РКП только на VI съезде партии, состоявшемся в июле-августе 1917 года, абсолютно не имел отношения к якобы предубеждению Ленина, но был согласован между ними, так как Троцкому понадобилось время, чтобы убедить членов интернационалистической группы «Межрайонцы»