«Сталинизм». Исследование происхождения, сущности и результатов - [22]
То, как сам Ленин оценивал позицию Троцкого, ясно из следующего высказывания:
«во-первых, Троцкий сразу по приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, боролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжёлые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариата»[32].
Вдобавок Зиновьев представил в совершенно ложном свете и споры о Брестском мире, утверждая, будто бы Троцкий, находясь на стороне «левых коммунистов» под руководством Бухарина, высказывался за революционную войну против германской армии. Это ложь. Что касается справедливого требования Троцкого с целью развития промышленности перейти к общегосударственному планированию и для этого дать Госплану соответствующие права и полномочия (условия, выдвинутого в согласии с Лениным), Зиновьев исказил его совершенно примитивным образом, обвинив Троцкого в том, что «в своём категорическом подчёркивании необходимости плана […] он упускает из виду нужды сельского хозяйства». Очевидно, он спекулировал на том, что зарубежные партработники не были знакомы с резолюцией XII съезда РКП и с тезисами Троцкого о промышленности.
Далее Зиновьев заявлял:
«Я думаю, товарищи, что представленная мной картина нашего спора с Троцким показала вам, что наши расхождения с ним не личного свойства — противоположные утверждения — глупая болтовня! — а чисто политического свойства. Это происходит потому, что Троцкий прошёл совершенно иную школу, чем мы, кто годами работал с Лениным. Мы все чрезвычайно ценим его блестящие качества […], но он не имеет за собой большевистской школы. Он снова и снова упускает крестьянина и из-за этого не способен полностью оценить специфическую роль рабочего класса России, который в нашей стране ещё очень связан с мелким крестьянином»[33].
То, что Троцкий всегда недооценивал крестьянство, повторялось как клише безо всякого доказательства и вопреки всем фактам — очевидно в надежде на то, что постоянное повторение лжи постепенно превратит её в правду. Но, видимо, существеннее всего было именно указание на то, что Троцкий не прошёл «большевистскую школу», а имел собственную голову на плечах и на основе солидных марксистских знаний и на политическом опыте самостоятельно и иногда в критическом споре с некоторыми взглядами большевиков пришёл на позиции Ленина.
В глазах «учеников Ленина» — как они сами себя нередко титуловали — это, очевидно, считалось неудовлетворительным уровнем, так как, похоже, для них самих каждое слово Ленина превращалось в догму.
Такое высокомерное отношение к другим возможным путям политической эволюции также послужило теоретической предпосылкой неверной оценки потенциала различных революционных сил в европейском рабочем движении, особенно левых, из которых вышли коммунистические партии. Этот подход характерен прежде всего для Сталина, для которого чем ближе левые социал-демократы стояли к коммунизму, тем большее подозрение они вызывали. Позже это проявилось в осуждении Сталиным «люксембургианства».
Утверждение Зиновьева о том, что в разногласиях якобы не играли роли личные антипатии, получило, однако, странное дополнение, когда он пояснил, что с Троцким не удалось достичь дружеских отношений, которые существовали среди членов тройки. «Отчасти из-за личных черт характера, которые отличают Троцкого», считал Зиновьев.
«Троцкий отъявленный индивидуалист. Из-за этого он также совершенно не способен установить крепкую фракцию. […] Троцкий всегда хотел примирить весь мир, но он никого не примирил. Он хотел основать фракцию, но сам был вне фракций и так и не смог создать фракцию. Почему? Да потому, что он отъявленный индивидуалист. Эта неспособность к коллективной работе помешала созданию таких дружеских отношений между Троцким и старыми большевиками, которых бы следовало желать»[34].
Вне зависимости от того, в какой степени существовали в действительности «дружеские отношения» между старыми большевиками Каменевым, Зиновьевым и Сталиным (вскоре они узнали это), это высказывание всё же вызывает серьёзные сомнения и вопросы. Если Троцкий был столь отъявленным индивидуалистом, то многое вызывает недоумение: как в таком случае ему удалось убедить изрядное число членов межрайонной группы стать членами большевистской партии? А ведь их было около четырёх тысяч. Или, например: как в бурные дни подготовки и совершения Октябрьской революции такой индивидуалист мог возглавлять Петроградский Совет в единстве и в прямом сотрудничестве с ЦК партии, а также — возглавлять Военно-революционный комитет при установлении советской власти? Или то, как в самое трудное время, когда в разгар гражданской войны существование советской власти зависело от военного превосходства над войсками контрреволюции и империалистических интервентов, Ленин доверил чрезвычайно ответственную задачу создания и руководства Красной армией именно «новичку в партии», не прошедшему «большевистскую школу», чьи индивидуалистические наклонности должны были бы представить его совершенно непригодным для выполнения такого задания. Едва ли это можно было понять.
