Сталинградский Гаврош - [5]

Однако дедок наотрез отказался взять пацанов и приказал грузить больных.

— Мы ехать не будем, лишь за телегу держаться, — сказал Витька.

— А ну, геть отседова! — рявкнул дед и замахнулся кнутом.

Больных, ослабевших женщин вели их подруги и укладывали в телегу. Погрузили пять человек.

— Когда он тронется, вы идите следом, чтоб с пути не сбиться, — тихо сказала Витькина мать. — Держитесь на отдалении. Так и доберетесь.

И добавила:

— Поганый человек, прямо зверь какой-то.

Было уже совсем темно. Впереди погромыхивала телега. Где-то слышались орудийные раскаты. Грозный рык войны сотрясал ночную донскую степь. Показалось, что телега перестала громыхать. Ребята присели и стали напряженно вглядываться в темноту. Старик свернул на обочину в придорожные кусты и стал разгружать телегу. Больные женщины постанывали. А потом стали раздаваться хлопки выстрелов. Пять хлопков. Женщин было пять.

Витька вцепился в Генкино плечо, зашептал на ухо:

— Он их пострелял.

Оба поняли, что надо бежать, иначе и их постигнет та же участь.

Бежали долго, часто спотыкаясь через кочки и рытвины. Скатились в глубокую овражистую балку. В самом низу болотистая мочажина. Пока выбирались, вымокли и наваландались в грязи. Прислушались. Телеги слышно не было.

— Теперь эта сволочь далеко, — сказал Генка.

Где-то рядом слышалось гудение. Там, похоже, шли машины. Побрели на этот гул и вышли на большак.

Машины шли в сторону города. Одна остановилась. Шофер открыл дверцу:

— Садитесь. Чего это по ночам шастаете?

— К матери ездили, — ответил Витька и пояснил: — На оборонных работах она. Противотанковые рвы роет.

Шофер хмыкнул.

— Немец не дурак, — сказал он, — в ров не полезет, обойдет и попрет дальше.

Так и случилось.

Четырнадцатый танковый корпус немцев обошел все эти рвы, овраги и навалился на город с севера. Труд десятков тысяч женщин оказался напрасным.

Ожесточенные бои грохотали в самом городе, а город не переставая горел и окончательно умирал, но… не сдавался.

Женщины разошлись по домам. Вернулась и Витькина мать. Ей-то и рассказали ребята, как они добрались и что случилось в дороге.

— Господи, — прошептала побелевшими губами женщина и схватилась за сердце. — Он несколько раз отвозил больных в город. Назад никто не возвращался. А мы-то ничего не знали. «Подохли», — отвечал он. Я это просто так не оставлю.

Настигло ли этого негодяя возмездие, никто не знал и теперь уже никогда не узнает.

В Лебяжью Поляну за яблоками

До войны Генкин отец работал главным бухгалтером краснослободской опытной станции, которая занималась селекцией плодовоягодных и овощных культур. Шел тревожный август. Тревожный в том смысле, что немцы, имея численное превосходство и значительно превосходя наши войска в танках, самолетах и артиллерии, не считаясь с потерями, упорно рвались к Сталинграду.

В Генкиной голове родилась идея махнуть за яблоками в Лебяжью Поляну. Сговорились с закадычным другом Мишкой Прихно. Добрались до переправы. Юркие и шустрые пацаны прошмыгнули на паром и затерялись среди раненых и группы солдат. Знали, что паром могут разбомбить немецкие бомбардировщики, мог он наскочить и на мину. Но среди взрослых, тем более солдат было не страшно. Да и кто думает о смерти в тринадцать лет?

На попутке добрались до Бурковки, а там и до Лебяжьей Поляны рукой подать.

Обширные колхозные сады были уже пустые: свой урожай колхозники поставляли в госпитали и воинские части. Но все же яблоки кое-где висели. Так, по сборушкам, переговариваясь, собирали яблоки. Послышалось гудение, тягучее и нудное. Друзья как по команде задрали головы. Со стороны Сталинграда летели немецкие бомбовозы.

— Шесть штук, — сказал Мишка. — Без сопровождения истребителей летят, сволочи. Не боятся.

— А чего им бояться? Наших-то истребителей нету, — ответил Генка.

— А вот и есть! — возразил Мишка и показал в сторону Волги.

Над рекой на большой скорости летел истребитель — тупоносый «ишачок». Он резко набрал высоту и вскоре оказался выше бомбардировщиков, а затем, торопливо и как-то суматошно стреляя, ринулся в самую гущу вражеской бомбовозной стаи.

— Горит, горит, зверюга! — завопил Мишка.

Объятый пламенем бомбардировщик шел к земле. Из него вывалилось три человеческие фигурки. Вскоре над ними раскрылись парашюты. Тем временем «ишачок» метался среди бомбардировщиков, но не стрелял: он, видимо, израсходовал весь боезапас. Подлетев вплотную к немецкому бомбовозу, пропеллером срезал хвостовое оперение. Бомбовоз свалился на крыло и пошел к земле. Пошел к земле и наш «ишачок». Из бомбовоза вывалилось две фигурки, из «ишачка» — одна.

— На таран пошел, — сказал Генка и продолжал следить за небом.

Три раскрытых парашюта опускались к земле. К месту приземления летчиков мчались машины, подводы, бежали люди. Туда же во всю прыть побежали мальчишки. А летчики, между тем приближаясь к земле, продолжали стрелять друг в друга из пистолетов. Приземлились они неподалеку друг от друга. Один из немцев вскочил и побежал к лесу. Наш несколько раз выстрелил, и немец упал. Второй, освободившись от парашюта, встал и поднял руки. Наш летчик держал его под прицелом пистолета. В это время подъехала «эмка». Из машины вышел невысокий плотный военный, в петлицах шпалы.