Стакан - [52]

– Ты что, говорящая? – ахнул Кратис.

– Мудрый ты, я смотрю, не очень. На землю. Понимаешь? Не убивать ни меня, ни тебя. Договариваться. Ясно?

– Да что ты вообще такое?

– Неприятно очень в ответ на вопрос новый вопрос слышать. Я – Ррааоеуын. Ты принимаешь мое предложение договариваться?

– Рра… чего?

– Силы мои и терпение да пребудут со мной. Считать буду, что принимаешь ты условия перемирия, – Ррааоеуын расправил крылья и плавно спланировал на заснеженную горную вершину. – Отцепись, любезен будь так. Слово даю чести, что на тебя нападать не стану.

Немного подумав, Кратис разжал пальцы. Шумно втянув воздух, Ррааоеуын отступил от него на несколько шагов и замер.

– Так что же ты за зверь? – спросил Ясносвет, разглядывая монстра. Ррааоеуын походил на исполинского черного петуха, но с длинным зубастым клювом, кожистыми, как у летучей мыши, крыльями и тремя извивающимися чешуйчатыми хвостами.

– Ррааоеуын есть Ррааоеуын, и иных объяснений для себя не имеет и не требует, – ответило чудовище. – Мне же скажи, называть тебя как я могу?

– Я Кратис из рода Ясносветов. Отвратительный урод, заслуженный изгой, закоснелый грешник против замысла Создателя и бесславный убийца.

– Многогранное себя восприятие человеком меня удивляло всегда, Кратис.

– Подозреваю, что не об удивительности человеческих судеб ты со мной поговорить хотел, – нахмурился Ясносвет. – Для начала объясни, почему ты напал на тот маленький народец, который так приветливо встретил меня и моих друзей?

– Всякому, кто жив, питание требуется в соответствии с природой его. Одна рыба тиной довольна будет, другая рыба на рыбу же охотиться станет. Желудями и кореньями кабан насыщается. Человек же отвергнет желуди, но кабаном насытится. Знакомы мне мысли человеческие о невозможности человеком питаться. Но ни я, ни медведь человеком быть не может, насыщаться зато мясом человека охотно согласится.

– Но люди – дети Создателя, – воскликнул Кратис.

– Всякий, кто родился, дитя чье-то. Годы многие поглощаю я людей племени кутси. Съедаю я столько ровно, сколько требуется мне для жизни. Кутси при том в числе своем урона не несут, поколение за поколением напротив лишь преумножаясь.

– Нельзя есть людей, это недопустимое зло.

– Знал я, что слова твои таковы будут, Кратис. И нет надежд и намерений у меня мысль твою поменять. Скажу между тем, что кутси охотно насытились бы друзьями твоими и твоим мясом к тому же, не будь ты Воином Согласия.

– Ты хочешь сказать, что… эти милые крохи едят людей? – ужаснулся Кратис.

– Сказал я именно так, видел сам раз не один, – подтвердил Ррааоеуын. – Что же касается тебя, Кратис – Воин Согласия…

– Несчастные грешники, – Ясносвет горестно заплакал, закрыв лицо руками. – Бедные маленькие еретики, лишенные ласкового света истины и мудрости Создателя. Они не ведают, что творят. Не подозревают, на какие муки обрекают себя.

– Не выслушаешь ли ты, почему Воин Согласия есть ты?

– Как дети неразумные суют свои ручонки в огонь без страха обжечься, так и дикари по недомыслию нарушают основополагающие законы Создателя. Но ребенок, единожды получив ожог, образумится на всю жизнь вперед. Дикарям же невдомек, так как некому разъяснить им, какому ущербу сами себя они подвергают, – истово сокрушался Кратис, колотя себя кулаком в грудь.

– Умолкни, добр будь. Речи твои выслушал я, имей же толику терпения обратить ко мне слух свой, – Ррааоеуын так повысил свой и без того громкий голос, что у Кратиса потемнело в глазах и он оборвал свои рыдания.

– Правда такова, что кутси пища моя, и по нраву то мне было. Также правда есть и то, что кутси против положения вещей такого испокон веков своих были, – продолжил крылатый монстр. – Слезами и криками собратьев своих провожали они тех, что я поглощал. И было то законом единственным, не в силах так как были кутси на мой голод ответить еще чем-то, кроме как мясом своим и плачем своим. Однако странное имеет быть случаться всегда и везде, но неожиданно и объяснимо едва ли. Так и кутси племя породило дитя странное и на других кутси непохожее. Не имело дитя то страха перед Ррааоеуыном. Послужило оно мне пищей доброй, но до того успело сотворить нечто, для кутси странное до невозможности. У входа в пещеру кутси углем на скале изобразило дитя то Ррааоеуына поверженного. Рядом же с Ррааоеуыном воин изображен могучий – на голове кубок его, в руке его – хвост Ррааоеуына. Указало дитя кутси на воина и молвило слово – согласие. Сказать должно тут, что до поры той не ведали кутси слова ни единого, жестами обменивались лишь, да кривлялись. Не только я понял смысл начертанного, ясен и кутси стал он – пророчество. Даже пророка гибель усомниться кутси в избавлении от Ррааоеуына грядущем не заставила.

– Пророчество? Стало быть, и к дикарям неразумным Создатель свой лик ласковый поворачивает, – обрадовался Кратис, но тут же смутился. – Впрочем, то могло быть не откровение Создателя, а ересь. Его Святейшество в нашей беседе с ним накануне несостоявшейся казни упоминал, что с пророчествами нужно быть очень аккуратным, дабы не поддаться искушениям ложных истин.

– Признаться должен, что и я уверен не был ни в верности, ни в ложности начертанного. Знал лишь, что странное потому и странным является, что обычное ему объяснение разумное в пору не приходится. Сегодня же спорить нет более смысла, сомневаться и рассуждать. Уповали кутси и веровали в Воина Согласия пришествие сотни лет, и оно случилось. Быть может, вечен будь Ррааоеуын, знал бы наверняка – коли ждать чего-то упорно и долго достаточно, случится и оно, чего бы ни ждал.