Стакан - [48]

– Не понимаю, – признался Полулунок.

– Представь себе поляну, залитую солнечным светом. Если на небе появится туча и закроет собой лучи, разве солнце от этого перестанет светить? Разве поляна от этого перестанет существовать?

– Нет, но…

– Туча уплывет дальше, гонимая ветром, истечет дождем или попросту рассеется в воздухе, а поляна и солнце останутся. Кроме того, если над полянкой, где ты так любил нежиться, висит туча, это не значит, что облака скрыли небо надо всеми полянками во вселенной. Можно перейти на другую поляну, можно подождать, пока небо прояснится, а можно и вовсе вознестись над облаками – там солнце светит в любую погоду, – Ластуня хитро подмигнула нахмурившему лоб Халфмуну и протянула ему булочку. – Вижу, ты опять не понял. Не беда. Вот, съешь вкусняшку. Когда в голове хмуро от поселившихся там туч, любовь, дружба и вкусняшки – лучшее средство.

– Спасибо за булочку и за интересный разговор, но мне с товарищами нужно идти дальше.

– Погоди, Полулунок, я имею желание прояснить для себя некоторые аспекты существования Приходки и ее славных обитателей, – вмешался Бальтазар. – Скажите, досточтимая Ластуня, всем ли приходцам живется так сладко и радостно, как вы только что живописали? Или есть среди вашего племени личности, испытывающие на своей, так сказать, шкуре – это я сейчас фигурально выражаюсь – дискриминацию по какому-либо признаку?

– Братишка, что-то я за тебя беспокоюсь, – покачала головой Ластуня. – У тебя изо рта лезет то, что обычно из людей снизу выходит, да и то, если они животом страдают.

– Таких гнусных намеков я терпеть не намерен! – взвился Силагон, но тут же поник. – Я это, вот чего спрашиваю – у вас в Приходке над кем-нибудь смеются, издеваются, я не знаю… обзываются по-всякому? Поколачивают, обделяют, унижают?

– Мы смеемся, когда нам смешно. А издевательства и унижения… – Ластуня задумала. – Что ж, я знаю, что значат эти слова. Давненько их не слышала. Нет, таким вещам, как и дракам, в Приходке места нет. Они попросту лишены смысла. Зачем кого-то обижать, если все вокруг твои друзья? Из-за чего драться, если булочек хватает на всех? А ты, малыш, смотрю, натерпелся в этой жизни.

– Я… мой стакан… они с самого детства, только и делали, что… – глаза Бальтазара порозовели и увлажнились. Пару раз горестно всхлипнув, он задержал дыхание, но тут же шумно выдохнул и разразился безудержными рыданиями.

– Бедный братишка, – крошечная Ластуня обняла долговязого Бальтазара, и тот, ссутулившись и поджавшись, уткнулся носом в ее плечо. – Не плачь, маленький, не плачь, хорошенький. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Нет… не будет… все плохо, и будет только хуже, – давясь рыданиями, пробулькал Силагон.

– Эк тебя размазало. Не Бальтазар, а ядерная сопля на палочке, – хихикнул Трехручка.

– Цыц, – шикнула на него Ластуня, и снова обратилась к Бальтазару. – Обязательно будет, малыш. Если хочешь, оставайся с нами, в Приходке. Тут тебя никто не обидит.

– Я… стану приходцем? – Силагон оторвал заплаканное лицо от плеча Ластуни и недоверчиво посмотрел на нее.

– Да.

– И вы все будете со мной дружить и любить меня?

– Конечно.

– И делиться со мной булочками?

– Именно так.

– А как же мой… – Бальтазар показал пальцем на свою макушку.

– С ним ты расстанешься, – сказала Ластуня. – Поверь, вскоре ты и не вспомнишь о своем стакане. Потому что ничего хорошего с ним не связано, а плохих воспоминаний у приходцев не бывает. Так что ты решишь, братишка?

– Я… я… – глаза Силагона забегали. Дрожа всем телом и грызя ногти на левой руке, правой он нервно поглаживал свой стакан. Внезапно взгляд его остановился на Ластуне, а дрожь утихла. Положив ладони на плечи старушки, он твердым голосом произнес: – Я решил. Я остаюсь с вами.

– Рада это слышать, братишка, – кивнула Ластуня. – Скажи, как тебя зовут?

– Мое имя Бальтазар из благородного семейства Силагонов.

– Мы будем звать тебя Бальтюня. Если ты, конечно, не против.

– Бальтюня, – повторил Бальтазар, словно пробуя новое имя на вкус. – Да, мне очень нравится, и я совсем и полностью не против.

– Эй! Я против, – воскликнул Трехручка. – Слышь, Бальтюня, я твою никчемную жизнь спас, и ты мне кое-чего за это должен. Припоминаешь уговор?

– Да, я помню, – Силагон погрустнел. – Я обещал наградить тебя на обратном пути.

– Вот-вот, не вздумай даже пытаться меня облапошить, – Трехручка потряс в воздухе кулаком. – Ни в каких Приходках ты не останешься. Как миленький пойдешь с нами до конца, а потом обратно – вместе со мной. Я с тебя глаз не спущу, пока ты обещание не выполнишь.

– Трехручка, отстань от него, – сказал Халфмун. – Даже если не позволишь ему остаться, он все равно не даст тебе ни золота, ни бриллиантов. Я был в доме Бальтазара в Красвиле – это сарай, в котором самое ценное – метровый слой мусора на полу.

– Он обманул меня! Убью! – взвизгнул Трехручка. Он прыгнул, намериваясь вцепиться в лицо Силагона, но отлетел в сторону, отброшенный кулаком Халфмуна.

– Успокойся, – Полулунок примирительно поднял вверх ладони. – Если уж на то пошло, о королевских богатствах семейства Силагонов тебе соврал я, а не он.

– Гнусный лжец. Вы оба гнусные ядерные лжецы, – прошипел Трехручка, держась за ушибленное плечо.