Стакан - [47]

– Ух ты! Вот это да, сильно, сестренка, от души, – расхохотался Хвостюня.

– Меня одного беспокоит тот факт, что количество потенциальных неприятелей вокруг нас за минувшую ночь значительно увеличилось? – подал голос проснувшийся Бальтазар.

– Спите дальше, дурачочки, мне же больше булочек достанется, – на краю поляны Полулунок увидел чавкающего Трехручку, сидящего между бесстаканцев.

– Невероятно, я никогда не видел подобного ужаса, – часто моргая, забормотал Кратис. – Кто сотворил это со всеми вами? Какой бесчеловечный монстр мог так изуродовать столько человек, бедняжки?

– Опаньки. Вот и Кратис с ума спрыгнул, – хихикнул Трехручка.

– Скажите, что случилось? Как это произошло? – вскочив с земли, Ясносвет горестно заломил руки. – Что за сила посмела лишить вас стаканов?

– Мой стакан Хвостюня отпилил, – ответил Лапуня.

– А мою кружку Лапуня расколошматил, – сказал Хвостюня.

– Должно быть, с вами двумя это случилось по оплошности, либо по воле злого рока, – проговорил Кратис. – Но как такая беда могла постичь вас всех?

– Да расслабься ты, братишка. Нет у нас никаких бед, – к Ясносвету подошла сморщенная старушка и ласкового похлопала великана по колену, расположенному на уровне ее головы. – Все мы – приходцы, расстались со своими головными стаканами при помощи друг друга совершенно добровольно.

– Не понимаю… Как вы могли так поступить и решиться на такое? Не мне, уроду из уродов, говорить об уродстве, но как вы теперь живете с этим? – простонал Кратис.

– Ты, братишка, просто не понимаешь, насколько эта вселенная прекрасна и наполнена любовью. Сейчас тебе сестрица Ластуня все объяснит, – Лапуня поцеловал седой висок старушки.

– Во вселенной все совершенно – цветы и деревья, звери и рыбы, солнце, луна и звезды, – Ластуня развела крошечные ручки так, как будто бы пытаясь обнять всю вселенную. – И ни у неба, ни у животных, ни у растений нет стаканов.

– Приношу свои извинения за то, что может показаться вам бестактным в моем поведении, однако не могу не высказать своего принципиального несогласия, – перебил Ластуню Бальтазар. – У растений и головы нет. Так что же, человека теперь нужно обезглавить, чтобы он совершенный по вселенским меркам облик принял?

– Какой забавный глупыш, – улыбнувшись, Ластуня потрепала Силагона по щеке. – Если человека лишить головы, тут-то ему и конец наступит. Головой человек ест, пьет, дышит и говорит, а кое-кто ею даже думать умудряется. От стакана же людям никакой пользы кроме вреда нет. У одного стакан огромный, у другого крошечный, у третьего на мыльный пузырь похож, а у четвертого – на ночной горшок. Из-за этого одни решают, что они лучше других, а другие страдают, одни бахвалятся, а другие плачут, но ни те, ни другие не имеют ни малейшего основания ни для того, ни для другого. Все люди равны и созданы, чтобы тянуться к свету, солнцу и радости, как цветочки. Вот только понять это можно лишь тогда, когда от своего злорадства или печали откажешься. А отказаться от этого сумеешь, если от стакана никчемного избавишься.

– Безумие, – прошептал Кратис.

– Не всякий, кого ты не понимаешь, – безумец. Как и не любой, кто не понимает тебя, – дурак, – сказала Ластуня.

– Скажите-ка мне вот что, раз уж вы, неюная леди, такая многомудрая, – сощурился Бальтазар. – Как же вы живете, такие все бесстаканные, равные и радостные, совершенные, как цветочки?

– Очень хорошо живем, – ответила Ластуня.

– Мой дружочек-глупыш пытается вот что вызнать, – между Бальтазаром и Ластуней проворно втиснулся Трехручка. – Что за город такой – Приходка ваша, и где она на местности прячется? Как вы от врагов спасаетесь? Какими делишками промышляете? Откуда у вас булочки такие вкусные?

– Приходка находится везде – в любом месте, где окажется ее житель. Вчера Лапуня и Хвостюня оказались здесь, и было им хорошо, и были вокруг них друзья и Приходка. А сегодня и все другие здесь, и всем хорошо, и вокруг всех друзья, и теперь здесь Приходка. У нас нет нужды прятаться или спасаться, потому что мы, приходцы, живем без врагов с одними лишь любимыми друзьями нашими. Дела наши в том, чтобы жить и радоваться, любоваться совершенством вселенной и красотой всего сущего. Когда мы вместе, нам всегда тепло и хорошо. А что до булочек… Хочешь еще булочку, братишка?

– Еще бы не хотеть, – обрадовался Трехручка, и тут же получил из рук старушки румяный и ароматный пышный хлебец.

– Все с этими приходцами ясно, – Селия закатила глаза. – Бродяги, нищие оборванцы и бесполезные бездельники, которые только и могут, что по сторонам пялиться, да глупо улыбаться.

– Погодите, Ластуня, – Халфмун, до того бездумно любовавшийся тем, как изрядно потрепавшаяся и перепачканная одежда облегает стройный стан Селии, оживился. – Вот вы говорите, что нет у вас врагов. Но я точно знаю, что сейчас, в эту самую минуту у всей вселенной есть враг – Объединенная Конфедерация. У Конфедерации много людей и оружия, скоро они будут везде, и даже здесь. Что вы станете делать, когда они захватят Приходку? Радоваться плену и навязанному порядку?

– Высокого ты мнения о той Конфедерации, раз врагом вселенной ее считаешь, – добродушно усмехнулась Ластуня. – Но у вселенной не может быть врага, потому что она бесконечно велика, сильна, добра и милостива. И потому, что даже тот, кого ты считаешь своим и ее врагом, – крошечная часть вселенной. Никто не может захватить Приходку и что-то нам навязать, потому что Приходка лишь там, где нет врагов и правил, противных приходцам. Где плохо – нет Приходки, а где она была, есть и будет, там ей и ее жителям страшиться нечего.