Ссора с патриархом - [10]

— Побеждают королевские войска…

— Побеждают революционеры…

— Бомбардировали Мессину…

— Катания защищается…

Настроения и тайные союзы менялись и возникали в зависимости от смены ситуации. Монах Джобаттиста все это видел и молчал. Или же, если пытались разузнать, к какой стороне он клонится, чтобы перетянуть его в свой лагерь, самое большее произносил:

— Да?.. Вот как?.. О!..

Брат Мансуето под большим секретом посоветовал ему больше всего остерегаться Скарикалазино, который хочет взять реванш за надел, проданный его женой. Падре Летторе теперь сам льстил ему:

— Заслуги должны вознаграждаться. Кто бы узнал, на что способен Вито Скардо, если бы не я?

Тот же брат Серафино, который наведывался к нему отводить душу, рассказывая о своих огорчениях за сорок лет службы в церкви — всегда кто-нибудь обходил его, всю-то жизнь он пробивается милостыней, — возмущался:

— Даже на понюшку табаку не хватает! Да и вы сами точно так же! Разве не верно я говорю? И разве это справедливо? Выходит, мы так никогда и не возьмем власть в свои руки, ни вы, ни я!

Брат Джобаттиста только плечами пожимал и отвечал спокойно:

— Эх, взять власть!.. В наше-то время… Это дело серьезное… Тут нужна осмотрительность… Нужна справедливость… Нужна доброта…

Много чего хорошего нужно было. А падре Летторе он говорил:

— Можете не сомневаться. Пришло ваше время. Сейчас нужны умные и образованные люди. И без вас… Вы же понимаете, ведь если бы назначили на эту должность самого никудышного монаха или, скажем, меня, вы же понимаете… Что бы я мог сделать без вас?

И даже с братом Мансуето, главарем всех недовольных, соглашался:

— Тут необходима политика… Нужно уметь кое на что закрывать глаза. Теперь уже не те времена, когда приор был что комиссар полиции.

По правде говоря, приора теперь заботило совсем иное. Он дрожал от страха и задыхался от злобы, а нужно было держаться как ни в чем не бывало перед теми, кто нацелился ему прямо в сердце. Вот это и называется политикой, особенно теперь, когда папа римский переметнулся в другой лагерь, а король, боже нас упаси, посылал войска грабить и жечь все вокруг. Если государь одержит победу, хорошо. А нет, так первый, кто поплатится, будет он, падре Джузеппе Мария. Выгонят его пинком в зад и отправят куда-нибудь подальше замаливать грехи простым послушником, и те немногие, что были еще ему верны, тоже люди ненадежные.

Это была памятная святая неделя 1848 года. Богослужения велись наспех, церковь почти пустовала, все с утра до вечера толпились на площади в ожидании новостей, держа нос по ветру. На телегах, груженных домашним скарбом, появились беженцы, опасавшиеся грабежей, прибывали и революционеры всех мастей, думавшие, что совершали чудеса героизма, — они спешили вниз, в Палермо, чтобы встретить там королевские войска и расправиться с ними. Мэр на всякий случай велел вооружиться всем знатным господам, чтобы поддерживать порядок.

Люди то и дело бегали на холм Кальварио, на самое высокое место в округе, посмотреть, нет ли огня там, внизу, в городе, который был виден вдали среди зелени долины. Все собирались на холме — и мужчины, и женщины, и капуцины тоже, — и у каждого были свои причины волноваться. Только Вито Скардо никуда не ходил. Он следил за порядком в церкви, в монастыре и потихоньку улаживал свои дела, шушукаясь то с одним, то с другим, с глазу на глаз, пока брат Мансуето и падре Летторе попусту тратили время, обманывая друг друга, и бегали наверх, на холм Кальварио, разузнавать новости, иными словами, искать звезды среди бела дня.

— Господа хорошие, подумайте, что вы делаете! — предупреждал их Вито Скардо. — Те ли победят или эти, подумайте, что вы делаете!

И только поздним вечером он выходил ненадолго подышать воздухом и послушать, что говорят, и тогда там, под вязами на площади, в темноте появлялись, как грибы, и шептались с ним разные приятели и знакомые, даже Маланната. Некоторые утверждали также, будто видели, как Скарикалазино секретничал с братом Джобаттиста. Маланната, торговец лечебными травами, постоянно где-то колесил и свежих новостей приносил больше, чем кто-либо другой. Он собирал их вместе с травами даже в Скордии и Вальсавойе[31], и Вито Скардо, чтобы тот мог спокойно рассказать обо всем, что узнал, приглашал отца на кухню, где его ожидала миска с едой.

Начались богослужения святого четверга, все братья монахи стали принимать причастие, обнимать и целовать друг друга. Брат Джобаттиста со слезами на глазах бил себя в грудь, точно настал его последний час. Приор насторожился и вызвал его к себе в ризницу.

— Что случилось, сын мой? Что тебе стало известно?

— Ничего, падре. Только уж очень тяжело на сердце. Чувствую, что скоро наступит конец света.

Хоть он и причастился — вкусил тела господня, но вел себя хитрее, чем когда бы то ни было, этот дьявол Вито Скардо, и не сказал больше ни слова. Приор тяжело вздохнул. Для таких слуг божьих, как брат Джобаттиста, конец света — это означает победу короля и законной власти. Он всегда сидел у него в печенках, этот монах. А брат Мансуето, восковой, как покойник, поджидал его в коридоре.