Срочно требуется царь - [20]

— А ты бы, дяденька, научил нас другим играм-то, — хитро прищурился на него большеголовый лопоухий мальчуган с щербатой улыбкой.

Играм?..

Играм?!..

Но Иван, проведший свое детство в четырех стенах библиотеки, ничуть не ограничивающих его бескрайний воображаемый мир приключений и подвигов, не знал никаких игр, кроме шахмат, а они без доски и фигур явно не имели шанса тут прижиться!

Если не знаешь, что ответить, отвечай уклончиво, учила его в свое время Серафима.

— Ишь, устроили тут тарарам! Безобразие! Дети ночью спать должны! — с преувеличенной суровостью, стараясь ничем не выдать охватившей его легкой паники, строго погрозил лопоухому пальцем царевич. — А ну-ка марш все в постели! Немедленно!

— А я не хочу спать, — заявил высокий, тот, кого назвали Кысем.

— Мы не хотим спать! — тут же поддержала его ребятня помельче.

— А вы пробовали? — резонно поинтересовался Иванушка, довольный, что вопрос с играми удалось так удачно замять.

— Н-ну… — замялись найденыши, тоже не лишенные чувства истины.

— Тогда договоримся, — присел на край незастеленной кровати царевич и оглядел ребятишек. — Вы ложитесь в постели, а я вам что-нибудь расскажу, чтобы вы уснули.

— Такое скучное? — разочаровано захлопала глазами девочка с ленточкой.

— Нет, такое интересное, — стараясь не показать внезапной неуверенности, сообщил Иван.

— От интересного не засыпают, — убежденно заявил лопоухий малец.

— Вот мы и проверим, — натянуто улыбнулся Иванушка, сраженный железной логикой лопоухого наповал.

— А что ты расскажешь? — заинтересовался Кысь.

— Увидите. То есть, услышите, — пообещал лукоморец.

Через две минуты все воспитанники городской управы лежали по своим кроватям, тихо, словно мышата в норке.

— Ну, рассказывай, — требовательно, будто барышник на базаре, выполнивший свою часть сделки, проговорил Кысь, прижимая край выцветшего лоскутного одеяла[15], наверняка принесенного из дома кем-нибудь из воспитателей, к подбородку.

Иванушка откашлялся в кулак, набрал полную грудь воздуха, вызвал перед внутренним взором знакомый пятнадцатикилограммовый том объемом в несколько тысяч страниц, начиненный приключениями, свершениями, походами, странствованиями и битвами, как ядро — гремучей смесью, и начал с первой страницы, как стихотворение стал читать:

— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, что прозывается людьми добрыми Лукоморьем, жил-был царь Егор. И был у него единственный сын — витязь доблестный, богатырь сильномогучий, воин непобедимый, царевич-королевич Елисей…

Он почти потерял голос и дошел до двести тридцать третьей страницы, пока, отчаянно борясь со сном и проигрывая ему в неравной борьбе, не засопел последний и самый стойкий его слушатель — долговязый Кысь.

Не веря свои глазам, Иван, не переставая автоматически, хоть и беззвучно, шевелить пересохшими губами, тихонько приподнялся с жесткой кровати, заглянул при свете Находкиной восьмерки в бледные, безмятежные лица спящих постолят и вдруг почувствовал, как все дневные заботы, треволнения и усталость обрушились на него будто полоумная Прыгун-гора на королевича Елисея в Закопайском царстве.

«Наверное, Макар уже нашел какой-нибудь широкий стол, застелил его портьерами и улегся спать», — медленно заползла в затуманенную коварным сном голову мысль.

Неуклюже ступая на цыпочках, вздрагивая и замирая всякий раз, когда набойки звонко клацали по каменному полу[16], царевич поспешил к выходу из детского крыла. Волшебные видения просторных уютных столов и мягких от пыли десятилетий портьер соблазнительно плавали перед его затуманенным сном внутренним оком, заслоняя темную серокаменную реальность впавшей в ночное оцепенение управы. Одинаково безликие коридоры проплывали мимо него как бы сами по себе, а ноги все несли и несли его к заветному ночлегу…

Вот, наконец-то, и лестница.

Была.

Должна была быть.

Тут.

Раньше.

Не желая признавать очевидное, он подошел к холодной, непроницаемой, как лицо шулера стене, бугрящейся булыжником, вплотную и ткнул ее несколько раз растопыренной ладонью.

Нет, никакой ошибки.

Это действительно стена, а лестницы и впрямь нет.

Первая мысль, естественная: украли!..

Мысль вторая, возмущенная: замуровали!..

Мысль третья, робкая и нерешительная: неужели заблудился?..

Ругая себя растяпой и сонной тетерей, Иванушка на прощание, ни на что не надеясь, ткнул все же кулаком в несколько камней понахальнее, самоуверенно вылезших из неровной кладки вперед и ухмыляющихся теперь ему в лицо кривыми трещинами, и тут стена внезапно ожила.

В недрах ее что-то сухо заскрежетало ржавым, заскрипело тяжелым, загромыхало каменным, и непроходимая еще минуту назад стена медленно отъехала влево, бормоча то ли извинения, то ли ругательства на своем булыжном языке.

В лицо ему пахнуло спертым сухим воздухом с привкусом консервированных столетий, и перед вмиг позабывшим про сон и дрему взором лукоморца открылась пропавшая лестница.

Только вела она теперь почему-то не вверх, а вниз, и была покрыта таким ровным, толстым и пушистым слоем пыли, что его можно было бы с легкостью использовать вместо матраса. И если найти пару портьер-одеял…

Иванушка сурово тряхнул головой, отгоняя провокационные видения, поднял над головой светящийся шар, и решительно двинулся вперед.