Срочно требуется царь - [18]

Обнаружив к своему изумлению, что его передние лапы цепляются за чью-то шкуру на самой вершине кучи-малы, а задние болтаются снаружи, а под ними кто-то злобно хрипит и сотрясает дуб, мишка запаниковал и сделал отчаянную попытку втиснуться обратно…

Шкура, принадлежавшая когда-то в незапамятные времена престарелому зайцу, а теперь защищавшая собой спину Сойкана от капризов погоды, внезапно подалась под острыми медвежьими когтями, и косолапый, не успев ничего понять, бурым мохнатым камнем полетел вниз.

На что-то мягкое.

Или на кого-то.

Если бы злосчастный медвежка знал, что переворачиваться в воздухе, чтобы упасть на лапы могут только кошки, он бы не стал и пытаться. Но в лесной школе он в отличниках не числился, и поэтому налету извернулся, как мог и, падая, вцепился всеми когтями и зубами в первый попавшийся предмет.

Оказавшийся ухом гигантского кабана.

Свинья — она и трехметровая свинья, как заметил потом философски Сойкан, немного успокоившись[13].

И если на громадного хряка внезапно с неба рушится нечто, разящее медведем, и ни слова не говоря, принимается драть его почем зря, то реакция того будет вполне предсказуемой.

Кабан заверещал как недорезанный поросенок и кинулся со всех копыт прочь, напролом, сквозь кусты и подлесок, исступленно мотая башкой в попытке избавиться от нежданной напасти на его свиную голову.

— Где медведь?..

— Где кабан?..

— Где я?..

Любители медвежатины медленно и недоверчиво приходили в себя, насторожено прислушиваясь к звукам окружающего мира, но все, что доносилось до их слуха в тесном душном дупле — пыхтение и кряхтение втиснутых в однокомнатную берлогу товарищей по несчастью.

Серафима, с усилием отделив себя от клубка тел, протиснулась к дуплу и высунула голову наружу.

Ничего.

Так она остальным и сообщила.

— Что — ничего? — брюзгливо просипел голос Сойкана откуда-то из-под ног, с самого трухлявого дна.

— Ничего не видно и ничего не слышно, — терпеливо пояснила царевна. — Потому что во-первых, ночь, во-вторых, пошел снег, а в-третьих, никого нет. Ни куртки, ни малахая.

Сразу, как только все трое оказались вновь на твердой земле, царевна положила в ладонь охотнику кольцо-кошку:

— На, держи.

— Что это? — недоуменно стал ощупывать незнакомый предмет тот.

— Надень, — посоветовала она. — Сможешь видеть в темноте. И довести нас до своей избушки. Твой бобик наверняка уже там, кости грызет, печенкой закусывает.

— Предатель, — сурово, но без особого убеждения вынес ему приговор хозяин.

— А нас мужики, наверное, потеряли уже, — вздохнул в темноте невидимый гвардеец.

— Наверное, уже похлебку сварили… — сглотнула слюнки Серафима.

— И печку протопили… — грустно поежился Кондрат.

— Ничего, сейчас в два мига дома будем! — бодро потер озябшие ладони Сойкан.

— В два мига — это через сколько? — педантично уточнила царевна.

— Да… не больше часа так-то… Но если тут срезать чуток, самый бурелом обойти, то и за полчаса доберемся, ваше высочество! Хватайтесь за меня!

* * *

Поздно вечером, когда стратегия на завтрашний день была выработана, запасы зерна в городе национализированы, подсчитаны и распределены по дням с точностью до пригоршни, когда богатая добыча вернувшегося отряда Лайчука и четверых посланников отряда Сойкана разделена по справедливости[14], а маршруты продовольственных отрядов намечены на картах, Иванушка заволновался.

Точнее сказать, заволновался еще больше. Потому что просто волноваться он начал сразу, как только охотники Сойкана сообщили, что их гуру старый браконьер, гвардеец Кондрат и царевна Серафима ушли на пару часов в лес, но когда курьеры покидали заимку, то от них всё еще не было ни слуху, ни духу. Но только когда со всеми делами было покончено, люди, которым нужно было мясо, хлеб, дрова, справедливость, внимание или совет разошлись, оставив его почти одного в пустой управе, он получил возможность начать волноваться в полную силу, не отвлекаясь на управление городом.

Погода на улице проливалась неистовым дождем, клочковатые комки густых фиолетовых туч забили небо, отняв у людей последнюю полагающуюся пару часов дневного серого ноябрьского света… Вернулась ли Сенька? Успели ли они дотемна? Не попали ли под снег или дождь? Не заплутали ли? Не напало ли на них то самое чудище лесное, не то огромный медведь, не то еще более громадный кабан, про которое каждый день говорилось пострадавшими горожанами столько недобрых слов? Не наткнулись ли они на разбойников, донимавших бедных постольцев уже который месяц?

Конечно, если подойти к проблеме рационально и логично, то волноваться было вовсе и не о чем. Потому что скорее дождь бы хлынул с земли обратно в небо, чем его дражайшая супруга заблудилась бы в лесу, пала жертвой разбойников, или позволила какому-нибудь неотесанному медведю или недальновидному кабану одержать над собой верх. И единственной возможной причиной задержки их маленького отряда могло стать такое изобилие добычи, что унести ее так просто не представлялось возможным, но…

Но наступала ночь, лил дождь, а сердце сжималось от тревоги в маленький тяжелый холодный камушек.

И он не находил себе места.

Макар уже не раз уговаривал его ехать отдыхать во дворец, но царевич махнул рукой и сказал, что раз завтра все равно спозаранку возвращаться сюда, так отчего же не переночевать ночь здесь, отыскав уголок помягче и потеплей.