Средневековые города и возрождение торговли - [43]

Невозможно сказать точно, когда это важное развитие имело место. Самая старинная ссылка во Фландрии на альдерменский суд (т. е. на суд, особый для города) датируется около 1111 года и должна быть отнесена к Аррасу. Но здесь ничто не мешает предположить, что альдерменские суды такого рода могли существовать в тот же самый период в более важных пунктах, как Гент, Брюгге или Ипр. Как бы то ни было, начало XII века было ознаменовано этими решительными нововведениями, происходившими во всех городах Фландрии. Смуты, наступившие после убийства графа Карла Доброго в 1127 году, позволили бюргерам осуществить вполне свою политическую программу. Претенденты на графство Вильгельм Нормандский и позднее Тьерри Эльзасский, чтобы привлечь бюргеров на свою сторону, согласились с теми требованиями, с которыми те выступали.

Хартия, пожалованная Омеру в 1127 году, может быть рассматриваема, как точка отправления политической программы бюргеров Фландрии.^[141] Она признавала город особой в правовом отношении территорией, обладавшей особым законом, общим для всех ее жителей, с специальными альдерменскими судами и с полной коммунальной автономией. Другие хартии в XII в. ратифицировали подобные привилегии всем главным городам области. Их положение обеспечивалось с тех пор и санкционировалось письменными актами.

С другой стороны, надо быть осторожным и не приписывать городским хартиям преувеличенного значения.^[142] Ни во Фландрии, ни в какой другой стране Европы они не охватывали все городские законы в целом. Они ограничивались фиксированием главных линий, формулировкой основных принципов, разрешением немногих особенно важных конфликтов. Большею частью, они были продуктом особых обстоятельств и отвечали только на вопросы, которые дебатировались в то время, когда эти хартии составлялись. Они не могут быть рассматриваемы, как результат систематического планирования или законодательного обсуждения, подобного тому, из которого, например, возникли новейшие конституции. Если средние классы держались за них в течение столетий, относились к ним с величайшей заботой, хранили их под тройным запором в сундуках из железа и окружали их каким-то суеверным уважением, то это потому, что они считали эти хартии палладиумом свободы. А это было так потому, что они позволяли бюргерам, в случае нарушения хартии, оправдывать им свое восстание, но не потому, что хартии включали всю совокупность их прав. Они не были, так сказать, больше чем основой позднейшего развития. Вокруг договоров продолжал непрерывно развиваться рост новых прав, обычаев и не писанных, но тем не менее важных привилегий. Верно положение, что многие хартии сами предвидели и признавали наперед дальнейшее развитие городского закона. Хронист Гальберт сообщает нам, что граф Фландрский уступил бюргерам Омера в 1127 году: "ut die in diem consuetudinarias leges suas corrigerent", "т. е. право исправлять изо дня в день их муниципальные законы".^[143] Тут было, таким образом, дано больше в городском законе, чем то, что содержалось в терминах хартий. Они являлись только фрагментами законов; они были полны пробелов, и не представляли ни порядка, ни системы. Нам нельзя надеяться найти в них основные принципы, из которых идет дальнейшая эволюция подобно тому, как римский закон эволюционировал из законов XII таблиц.

Однако возможно, при изучении принципов городского права и при пополнении одного закона другим, охарактеризовать в общих чертах городские законы средневековья, как они развивались в течение XII века в различных странах западной Европы. Здесь нет нужды выяснять, поскольку мы стараемся только проследить общую линию отличия между государствами или нациями. Городское право было явлением того же порядка, что, например, феодализм. Оно было следствием социального и экономического положения, общего всем народам. Если брать его по странам, то, конечно, будут многочисленные различия в деталях. Но по существу оно всюду было одно и то же; только эту неизменную основу будем мы рассматривать на следующих страницах.

Первый вопрос, который должен быть разрешен, это — каким было положение индивидуума, когда городское право окончательно развилось. Это положение было положением свободы. Оно — необходимое и общее свойство среднего класса. Каждый город устанавливал свободу в этом отношении. Всякие следы деревенского рабства исчезали внутри городских стен. Каковы бы ни были различия и контрасты, которые богатство вносит в среду людей, все были равны, поскольку это касалось гражданского состояния. "Воздух города делает свободным" — говорит немецкая пословица, и эта истина верна во всяком месте. Свобода прежде была использована, чтобы быть монополией привилегированного класса. Посредством городов она снова получала место в обществе, как естественный атрибут горожан. Отсюда было достаточно остаться в городе, чтобы приобрести свободу. Каждый раб, который прожил в городе год и один день, имеет ее, на основании определенного права: статуты города уничтожили все права, которые господин имел над личностью и вещами своего крепостного. О происхождении человека думали мало. Каков бы ни был знак, которым клеймили ребенка с колыбели, он стирался в атмосфере городской жизни. Эта свобода, которой вначале только купцы пользовались de facto, стала теперь общим правом всех бюргеров de jure. Если тут или там среди них бывали рабы, то они не были членами городского населения. Они были наследственными слугами аббатов или сеньорий, которые держали в городах куски земли, не подчиненные городскому праву, и где продолжал жить старый порядок вещей. Бюргер и свободный человек становились синонимами. Свобода в средние века была атрибутом, неотделимым от звания гражданина города, как и в наше время она неотделима от звания гражданина государства.