Средневековая философия и цивилизация - [65]
В сфере морали и социальной справедливости место, отведенное переменам (конечно же переменам к лучшему), гораздо важнее. Проблема здесь не связана с ростом моральных или общественных суждений, как было в случае науки; но с реальной трансформацией и вытекающей из нее адаптацией, и подоплека тому находится в свободе человека. Кроме непреложных принципов (отправной пункт и стандарты морали), схоластика признает, что применение этих принципов относительно ясно и более менее непостоянно[279]. Эти принципы управляют большинством случаев, но они не допускают исключений. Разум должен взвешивать ценность всех обстоятельств, которые охватывают и практическое применение морального закона. Чем многочисленнее становятся эти обстоятельства, тем больше становится эластичность закона.
Этот вопрос хорошо и ясно изложен Фомой Аквинским[280], который говорит следующее: «Что касается должных выводов практических рассуждений, то ни один не будет истинным или правильным в равной степени для всех, а там, где это так, то не всегда это в равной степени известно всем. Таким образом, правильно и верно для всех действовать, как подсказывает здравый смысл, и, исходя из этого принципа, следует правильный вывод, что товар, доверенный другому, должен быть возвращен его владельцу. Так вот, это верно для большинства случаев, но может так случиться, что в определенном случае будет вредно и, следовательно, неразумно возвращать товар на сохранение, например если его затребовали в целях войны с какой-то страной. И этот принцип, как окажется, скорее не сработает; по мере того, как мы будем вдаваться в подробности, к примеру, если будет сказано, что товары, отданные на хранение, должны быть возвращены с такой-то и такой-то гарантией или таким-то и таким-то образом, потому что чем больше добавляется условий, тем больше способов, чтобы этот принцип сработал так, что возвращать товар будет неправильно, либо его вообще будет нельзя возвратить».
Коренная склонность к добру находится в глубинах человеческого сознания; ее можно омрачить, obtenebrari, но не уничтожить. В самых худших людях человеческая натура остается хорошей и носит неизгладимый след вечного закона[281].
Что касается общественных истин и общественных законов, они еще более подвержены условиям tempora, negotia, personae (времени, обстоятельств и личности), чем моральные законы индивидуума[282].
Они изменяются с ними, они не наделены непогрешимостью[283]. Отсюда прогресс в гуманитарном законодательстве возможен. Несомненно, что система ограниченной монархии, которой Фома Аквинский отдает свое предпочтение, представляет, по его мнению, шаг вперед от примитивных форм правления, которые он перечисляет. В следующем прекрасном пассаже Фома показывает, что закон, так же как и наука, способен к прогрессу: «Таким образом, может быть две причины для справедливого изменения гуманитарного права: одна со стороны здравого смысла; другая – со стороны человека, поступки которого регулируются законом. Причина со стороны здравого смысла состоит в том, что человеческому рассудку кажется естественным постепенно продвигаться от несовершенства к совершенству. Отсюда в спекулятивных науках мы видим, что учение древних философов было несовершенно и что впоследствии оно было усовершенствовано теми, кто пришли к ним на смену. Так и в практических делах: ведь те, кто впервые попытались открыть нечто полезное для человеческого общества, не будучи способными самостоятельно принять все во внимание, основали определенные институты, которые были несовершенны во многих отношениях; и они были изменены последующими законодателями, которые создали учреждения, которые могут зачастую оказаться менее несовершенными в отношении общего блага.
Со стороны человека, чьи поступки регулируются законом, закон может быть справедливо изменен, вследствие изменившихся условий человека, которому подходят различные вещи в зависимости от различий в его условиях»[284].
Таким образом, теория томизма открывает путь к прогрессу в гуманитарном законодательстве; и поскольку законодательство есть атрибут верховной власти, оно также открывает путь прогресса в управлении государствами. Но тут же Фома добавляет этот мудрый совет: гуманитарные законы следует не менять без основательной на то причины. Ведь любое изменение закона делается за счет власти и величия, которые присущи законодательной власти, – quando lex mutatur, diminuitur vis constructiva legis[285] (при изменении закона накладывающая обязательства сила закона ослабевает).
Поэтому на основе принципов томизма можно оправдать серию прогрессивных мер. XIII век не мог, конечно, предусмотреть их, но они не противоречат системе. Ведь, каким бы ни было правление, оно должно всегда смотреть в направлении улучшения (ut sit de promotione solicitus); оно должно предоставлять в распоряжение индивидуумов средства усовершенствования их личности. Оно должно обеспечивать, к примеру, все, что касается обучения физическим упражнениям, рассуждениям, морали и воли; оно должно предоставлять условия для производства и для работы
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.
Агранович С.З., Саморукова И.В. ДВОЙНИЧЕСТВО Чаще всего о двойничестве говорят применительно к системе персонажей. В литературе нового времени двойников находят у многих авторов, особенно в романтический и постромантический периоды, но нигде, во всяком случае в известной нам литературе, мы не нашли определения и объяснения этого явления художественной реальности.
Предлагаемая вниманию читателей «Книга для чтения по марксистской философии» имеет задачей просто и доходчиво рассказать о некоторых важнейших вопросах диалектического и исторического материализма. В ее основу положены получившие положительную оценку читателей брошюры по философии из серии «Популярная библиотечка по марксизму-ленинизму», соответствующим образом переработанные и дополненные. В процессе обработки этих брошюр не ставилась задача полностью устранить повторения в различных статьях. Редакция стремилась сохранить самостоятельное значение отдельных статей, чтобы каждая из них могла быть прочитана и понята независимо от других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.