Средиземноморье глазами востоковеда - [62]

В Алжире в 1963 г. мне довелось разговаривать с французами: профессорами университета, владельцами ресторана, газетного киоска, филателистической лавки, парфюмерного магазина. Все они (разумеется, каждый по-своему) видели свое место в новой жизни страны и не собирались ее покидать. То же самое можно сказать и о беседах с алжирскими испанцами: агентом по продаже холодильников в Хусейн-Дее, барменом в Эль-Биаре, рыботорговцем в Оране. Особо следует остановиться на итальянцах, живущих повсюду — от Алжира до Ливана.

Поездка по Средиземноморью, чрезвычайно богатому памятниками цивилизации древнего Рима, сама по себе наводит на мысль о возможности широкого развития культурных связей с Италией всех стран средиземкоморского ареала. Но и для развития экономических связей с Италией у этих стран достаточно оснований. Стремясь покончить с засильем нефтяных монополий США, они охотно сотрудничают с государственной итальянской компанией ЭНИ, обычно предлагающей развивающимся странам более выгодные и равноправные условия. Поэтому эмблема ЭНИ — многолапая волчица — всюду теснит символы американских компаний. Мы ее видели, в частности, во всех пунктах стоянок нашего теплохода.

Впервые живую итальянскую речь я услышал в Тунисе в 1962 г. Это было время крайне напряженных отношений Туниса с Францией из-за длившейся тогда еще войны в Алжире и спора за базу в Бизерте. Поэтому почти все французы страну покинули. Итальянцы же спокойно оставались на своих местах, работали, торговали и общались друг с другом (и с некоторыми тунисцами) на родном языке. Итальянцем был администратор принимавшей нас тунисской фирмы. Даже автобус, в котором нас возили по Тунису, был сделан в Италии.

Переехав из Туниса в Ливию, мы также столкнулись в этой стране с итальянским меньшинством, хотя и сократившимся по сравнению с колониальными временами, но еще значительным. Разговоры с некоторыми представителями этого меньшинства (врачом в Зуаре, хозяином траттории недалеко от руин древней Лептис-Магны, прохожими в Триполи) давали ощущение того, что корни у них здесь крепкие (впоследствии оказалось, что мы ошибались). К тому же наш гид Али, араб-ливиец, отлично говорил по-итальянски и очень сожалел, что не может с нами объясняться на этом языке. Он с удовольствием водил нас на итальянские фильмы, читал местную газету на итальянском языке, познакомил со своей девушкой-итальянкой.

Обычно итальянцы на Востоке оседают прочно, не собираясь ехать обратно. Иной тип итальянца мне довелось наблюдать в Египте года четыре спустя, в самолете рейса Луксор Каир. Это был молодой человек, хорошо говоривший по-арабски и по-английски, но предпочитавший общаться с американцами и, судя по всему, мечтавший уехать в Европу. Возможно, это объяснялось сильными тогда антизападными настроениями в Египте. Но даже в то время на вывесках многих магазинов, особенно в Александрии, можно было прочитать итальянские фамилии.

Греков в арабских странах я видел меньше. В основном это были владельцы нескольких лавок и мастерских в Александрии и Бейруте да старый гид-полиглот в Дамаске, знавший помимо арабского, английского, французского и итальянского еще и армянский. В Каире в 1966 г. мне довелось впервые попробовать отличное греческое вино. Угощавшие им местные греки гордо называли его «королевским», так как сами они были поставщиками двора в Афинах (в Греции в то время еще была монархия). И тогда, и позже, в 1967 г. в Сирии и Ливане, мне показалось, что между греками, многочисленными на Арабском Востоке армянами и арабами-христианами существует определенная форма близости[11]. То же самое можно наблюдать сейчас и на Кипре. Очевидно, эта особенность корнями уходит в историю ближневосточного Средиземноморья, неоднократно сплетавшую судьбы всех христиан Востока (особенно православных), сплачивавшую их общими бедами и испытаниями.

Факт расселения той или иной национальной группы за пределами своей родины нередко прочно (или прочнее, чем раньше) сближает ее с каким-либо другим, более многочисленным или попавшим в те же условия народом. Так, корсиканцев на родном острове примерно столько же (если не меньше), сколько за его пределами. К середине 60-х годов около 100 тыс. корсиканцев проживали только в Марселе и столько же примерно в странах Магриба. Хотя после 1962 г. из этих стран, в первую очередь из Алжира, на родину вернулись 15–17 тыс. корсиканцев, все же нельзя говорить об их полной реэмиграции. Более того, они вместе с мальтийцами, испанцами и итальянцами составляют основу оставшегося в Магрибе европейского населения (главным образом офранцуженных нефранцузов). При этом для корсиканцев характерны глубокая привязанность к своему острову, где бы они ни находились, организация своих содружеств И ассоциаций от Парижа (где их около 10 тыс.) до Южной Америки.

В свою очередь, на Корсику эмигрируют уроженцы других островов Средиземноморья. В частности, сицилийцы и сардинцы доминируют среди 16 тыс. корсиканских итальянцев, преимущественно сельскохозяйственных рабочих на фермах вернувшихся из Алжира колонистов. А вот алжирцы да и другие арабы на Корсике, о которых речь шла выше, избегают наниматься к колонистам, предпочитая работать строителями, мусорщиками, ирригаторами. Как известно, около 1 млн. алжирцев проживают в Европе, в основном во Франции, где они составляют внушительную часть постоянной рабочей силы и ее резерва.