Средиземноморье глазами востоковеда - [55]

В эпоху испанского владычества в Италии и на Сицилии бесконечные войны (с французами, арабами, турками) сопровождались экспансией испанцев в Магрибе, захватом прибрежных городов в Алжире (откуда они ушли лишь к концу XVIII в.) и Марокко (откуда они не ушли до сих пор), оккупацией Туниса и почти полувековой борьбой за него с турками. В этой борьбе погибла династия Хафсидов. Предпоследнего ее представителя, Ахмеда, испанцы выслали на Сицилию, посадив вместо него в 1573 г. его брата Мухаммеда, которого в 1574 г., в свою очередь, свергли и выслали в Константинополь окончательно захватившие Тунис турки. Господство турецкого флота, установившееся к этому времени в Средиземноморье, привело к новому усилению мусульманского пиратства. Иногда пустели целые города (например, разграбленное Драгутом Реджо в Калабрии в 1588 г.), жителей которых уводили в плен и обращали в рабство.

Однако в данном случае порабощение далеко не всегда было однозначно, суля только страдания, унижение и смерть. Оно имело и другие перспективы, каковыми многие из плененных спешили воспользоваться. Именно из них, захваченных пиратами жителей Сицилии, Сардинии, Калабрии и других бедных областей южной Италии (а также остальной Европы), формировалась ударная сила магрибинских корсаров в эпоху османской гегемонии. Пленники, будучи рабами и гребцами на галерах, становились свободными, переходя в ислам, и обычно их охотно принимали в таифу (корпорацию корсаров) Алжира, так как они хорошо знали средиземноморское побережье Европы. Из таких «ренегатов» состояла почти вся таифа. Нередко и среди правителей Алжира оказывались «ренегаты», подобные калабрийцу Ульдж Али и другим выходцам из итальянских земель: Али Сардо, Хасану Венециано, Хусейну Меццоморто, сардинцу Рамадану. Янычарская пехота, присылавшаяся в Алжир из Турции (в Алжире их называли «анатолийскими быками»), обычно уступала по численности этим бывшим европейцам. Например, в 1540 г. в гарнизоне г. Алжира их было 1400 человек, а янычар всего 800. Кстати, янычар в Турции тоже набирали в основном из детей христиан, отнятых в возрасте 13 лет у родителей и воспитанных по-мусульмански, и они были не столько турки по рождению, сколько «турки по профессии».

Географическая, историческая и иная близость юга Италии к Магрибу оборачивалась в ряде случаев сходством экономическим и даже социальным, особенно на Сицилии, где архаичные формы феодальных порядков, существование тайных обществ, полувосточные нравы и обычаи, чудовищный деспотизм пришлых иноземных угнетателей накладывали свою печать на всю жизнь народа. Недаром некоторые современные зарубежные востоковеды считают, что, скажем, Алжир в 1830 г. в целом жил не хуже «Испании, Греции и Сицилии того времени». Однако подобное сходство — не всегда доказательство взаимосвязи и взаимовлияния. В данном же случае доказательством служит фактическая непрерывность контактов юга Италии (да и всей Европы) с Востоком в той или иной форме, в том числе в конфликтной, а также неиссякаемый в Италии интерес к своим заморским соседям.

Это наблюдалось и после прекращения войн и столкновений, упадка корсарства в XVIII в. и ликвидации всех его негативных последствий. Даже сюжеты произведений итальянской литературы и музыки, в частности в начале прошлого века (особенно известны в этом плане оперы Россини «Итальянка в Алжире» и «Турок в Италии»), свидетельствуют о прочности этого интереса. Периодически он подогревался и некоторыми политическими событиями. Так, в 1830 г. французы, захватив Алжир, выслали из страны последнего дея, Хусейна, который нашел себе прибежище в Неаполе. В свою очередь, в Тунисе дважды, в 1835 и 1848 гг., оказывался национальный герой Италии и вождь борцов за се объединение Джузеппе Гарибальди. Неаполитанцы и сицилийцы в эти же годы стали переселяться в Магриб.

В начале колониальной экспансии Европы именно с юга Италии и Испании, политически и экономически не пытавшихся тягаться с крупными империалистическими державами, хлынула в арабские страны Африки волна эмигрантов, составивших значительную часть низовой базы переселенческой колонизации. В середине прошлого века в Алжире, например, было уже около 9 тыс. итальянцев и столько же мальтийцев. А еще через 30 лет известный русский ученый П. А. Чихачев проезжал по восточному побережью Алжира сквозь сплошные, как он выразился, «генуэзско-неаполитанские» деревни, которые вели оживленную торговлю с Неаполем и Ливорно. Еще больше итальянцев жило в Тунисе, где они и после установления протектората Франции продолжали раза в три по численности превосходить французов. В 20-х годах нашего века их насчитывалось здесь почти 100 тыс.

Итальянские эмигранты в странах Магриба в массе своей были вовсе не колонизаторами, а неимущими бедняками, «лишними людьми», покинувшими родную землю. Но внутри их общин наблюдалась дифференциация. Если среди итальянцев Туниса преобладали сицилийцы, то среди итальянцев Алжира тон задавали уроженцы несколько более богатых областей, например Тосканы и Неаполя. Внуком неаполитанского рыбака был один из богатейших коммерсантов и судовладельцев Алжира накануне революции 1954 г. — Лоран Скьяффино. Таким образом, даже на чужбину переносились исторические различия между итальянскими областями.