Среди врагов и друзей - [19]

Шрифт
Интервал

Мы отдыхали, подкреплялись сухарями и сахаром. Чубон и Хованец обучали меня словацкому языку, а неугомонный Гронец, похрустывая сухарями, прыгал вокруг оживленно беседующих партизан. И вдруг он провалился в какую-то яму.

— Допрыгался, — засмеялся я.

— Товарищ командир! — крикнул из ямы Андрей Гронец. — Да здесь, оказывается, — дзоты.

Мы подошли. Действительно, яма, в которую он провалился, была ходом сообщения. На этом высоком гребне оказался опорный пункт, состоящий из трех дзотов. Я нанес их на карту.

— Надо хорошенько обследовать это место, — сказал я Гронцу.

— Сталь и бетон не выдерживают продвижения советских войск, а они думают остановить нас этими деревяшками! — презрительно сплюнул Гронец в сторону дзотов.

Остаток ночи прошел в походе. Уже перед самым рассветом мы почувствовали усталость, и я решил сделать передышку. Не доходя до деревни Юрик, на опушке леса, мы расположились на отдых. Партизаны наломали еловых веток и устроили постели. Выставили часовых и моментально уснули.

Трехчасовой отдых восстановил наши силы. Было совсем светло, когда мы принялись за свой завтрак. Ян Хованец разделил поровну сухари и дал по кусочку сахара.

— Рад бы угостить побогаче дорогих друзей, да «склады» мои опустели.

— А хорошо бы сейчас добрую рюмку сливовицы выпить да закусить ее, ну, скажем, яичницей с колбасой, — мечтательно сказал Гаспар Имрих, бросая в рот последние крохи сухаря.

— Может быть, ты и от поросенка с хреном не отказался бы? — поддел друга Ян Хованец. — Знаешь, такого, не слишком жирного, с румяной, хрустящей шкуркой.

— И с яблочком моченым!

Аппетиты разгорались. Съеденная пара сухарей только разожгла аппетит, а тут еще эти разговоры, даже слюнки потекли.

— Командир, а может быть, и в самом деле мы бы покушали поплотнее? — обратился ко мне Ян Чубон. — Рядом в деревне Юрик есть хорошая гостиница. Зайдем позавтракаем, а?

— И немцев здесь не бывает, — добавил уверенно Гаспар Имрих.

— Поглядите, командир, какая деревушка хорошая! — просительно произнес Хованец, не найдя более убедительного довода.

С опушки леса, где мы заканчивали свой отдых, была видна деревня Юрик. С десяток домиков действительно картинно разместились под вековыми елями, так и маня к себе.

— А тот большой дом, — показал рукой Чубон, — и есть горная гостиница.

Я вопросительно глянул на Гронца. Тот опустил глаза и стал сосредоточенно ковырять носком валенка снег.

— Красна девица застыдилася, не посмела поднять глаза ясные, — похлопал я по плечу Гронца. — Ну, что ж, пошли!

Вслед за Чубоном мы оживленно направились к деревне Юрик. По пути Хованец собирал у партизан деньги.

— Э, да у нас хватит на целый пир! — воскликнул он, подсчитывая собранное.

Полагаясь на осведомленность местных товарищей, я не выслал разведки — деревушка имела такой мирный вид!

До гостиницы оставалось уже метров с полсотни, как вдруг с окон ее высунулись дула двух ручных пулеметов и с десяток винтовок и автоматов.

— Развернись! — крикнул я и бросился за корни ели. Партизаны рассыпались в стороны и залегли. Щелкнули затворы, и наступила настороженная тишина.

— Без команды не стрелять! — повторил мое приказание по-словацки Гронец.

Но почему никто из гостиницы не стреляет? Кто эти вооруженные люди, неожиданно взявшие нашу маленькую группу на прицел? Ведь они могли перестрелять нас, как цыплят!

И как бы в ответ на мои тревожные мысли из гостиницы вышло двое вооруженных автоматами, и один из них громко крикнул по-русски: «Кто такие?»

Немного спокойнее стало на душе. Я поднялся во весь рост и тоже спросил:

— А вы кто?

— Мы партизаны, — ответил тот же человек.

— Если партизаны, выходи один ко мне навстречу.

— А все-таки, кто же вы?

— Мы тоже партизаны, — ответил я и, полуобернувшись, тихо бросил назад: — В случае чего, оставляю за себя Гронца.

Я пошел навстречу молодому худощавому парню. Одет он был довольно легко для зимнего времени. Старенькая фетровая шляпа плотно сидела на его голове, и острые серые глаза ощупывали меня цепким взглядом.

— Кузнецов Дмитрий, — сказал он, когда мы вплотную подошли друг к другу.

— Что это значит — Кузнецов Дмитрий?

— Командир группы партизан, — повторил парень. — А вы?

— Я командир парашютно-десантного партизанского отряда «Родина».

— Я тоже парашютист, из отряда Савельева.

— Прикажите убрать оружие, тогда будем продолжать разговор.

Кузнецов опустил свой автомат, повернулся к гостинице и крикнул: «Отбой, товарищи, на своих напали!»

Оружие из окон было убрано, окна закрылись, и на крыльцо гостиницы вышла группа вооруженных людей. Я махнул рукой Гронцу, и тот поднял наших партизан из-за укрытий, но продолжал оставаться на месте, не опуская оружия.

— Какие вы можете предъявить документы, подтверждающие принадлежность к парашютному десанту Савельева? — спросил я у Кузнецова.

— Документов у меня никаких нет, но я могу рассказать, когда и откуда мы вылетели.

И Кузнецов начал мне подробно рассказывать об отряде Савельева, называя фамилии штабных офицеров и прочие детали, которые могли быть известны только человеку из этого отряда.

— Почему вы без красных ленточек на головных уборах и где Савельев?


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.