Среди врагов и друзей - [18]

Шрифт
Интервал

Солдаты саперного подразделения, в котором служил Гронец, любили этого коренастого кареглазого парня. И когда в одном из боев на Московском направлении он был тяжело ранен, все жалели о том, что ему не удастся, как он говорил, «по разминированной от фашизма дороге добраться до Златой Праги».

За время службы в Советской Армии Андрей Гронец отлично овладел искусством минера, и когда ему в 1944 году было предложено десантироваться в Чехословакию в составе партизанского отряда, он с радостью согласился.

Немало совершил Гронец боевых подвигов. Скромный и требовательный к себе и другим, смелый и отважный в любой обстановке, он никогда не терял присутствия духа. Презирая опасность, он в то же время не проявлял безрассудства. Это был умный воин и горячий патриот своей родины.

Когда мины были подготовлены, я показал Гронцу небольшую каменистую возвышенность невдалеке от моста.

— На склоне этой высотки займите оборону. Если охрана моста заметит партизан, подкладывающих мины, прикроете наш отход огнем. Чубон и Хованец, пойдете со мной к мосту. Будьте внимательны и осторожны. Закрепите мины за плечами.

Я незаметно наблюдал за этими двумя партизанами. Они шли на это опасное дело спокойно, будто уходили в горы на рубку леса или отправлялись с косой за плечами на сенокос.

— Красавица наконец спряталась за тучи, — заметил Чубон. — Решила все-таки нам помочь.

Мы поползли к мосту. Вслед за нами полз Гронец, а за ним остальные партизаны его группы. Гронцу было тяжелее, чем другим, — мешал ручной пулемет, который он держал на весу, боясь стукнуть о камни. А их было много на нашем пути!

Вот и возвышенность, на которой должна залечь группа Гронца. Я остановился и молча указал рукой Гронцу на кучу камней. Андрей понимающе кивнул и пополз занимать оборону.

Моя тройка поползла к мосту. Метрах в пятнадцати мы остановились и замерли, втиснувшись в снег. По мосту медленным шагом шли двое часовых. Пока охрана проходила на противоположную сторону, я выбрал наиболее удобное место для минирования.

Самым надежным было бы заминировать мост посередине, но такой возможности не было, и я решил заложить мины у самого конца.

Мы снова поползли, сантиметр за сантиметром продвигаясь вперед. Вот уже и бровка моста. Взмахом ладони я передал Чубону сигнал прижаться к земле. Мы были так близко от часовых, что, остановись на минуту, они бы услышали наше сдерживаемое дыхание.

Но белые маскировочные халаты надежно прикрывали нас.

Гитлеровцы прошли, потолкались несколько минут на одном месте и снова потопали в противоположный конец.

Я показал Чубону место закладки мин, и он бесшумно скользнув под мост, уложил заряд. Когда Чубон отполз назад, вперед выдвинулся Ян Хованец. Он уложил к толу мину и вставил капсюли бикфордова шнура.

Чубон и Хованец начали спускаться с насыпи, а я разматывал бикфордов шнур. Снег под Хованцем не выдержал и пополз вместе с ним по крутому откосу. Диск автомата застучал по камням.

— Хальт! — испуганно закричал часовой и направил луч электрического фонарика в сторону Чубона и Хованца.

Положение было критическим: я находился с бикфордовым шнуром возле самого моста, вблизи часовых. Чубон и Хованец замерли где-то внизу откоса, и луч фонарика нащупывал их, шаря по снегу. Недолго думая, одиночным выстрелом из автомата я уложил немецкого часового. В это же время с другого конца моста загрохотали пулеметы по направлению Чубона и Хованца. Немцы там, по-видимому, меня не заметили, приняв мой выстрел за выстрел своего часового.

Надо было действовать молниеносно. Я приложил несколько спичек к концу бикфордова шнура и, прикрыв собой, чиркнул по головкам спичечной коробкой. Воспламенитель вспыхнул. Шипя и извиваясь, под мост побежала искра. Я скользнул вниз на животе с крутой насыпи.

Андрей Гронец и его группа открыли с высотки по охране моста шквальный огонь. За это время мы с Чубоном и Хованцем поспешно отползли за их высотку.

Раздался оглушительный взрыв, и растерявшиеся немцы прекратили огонь. Это дало нам возможность перебежать по льду реку Кисуцу и приблизиться к лесу. За нами по пятам бежала группа Гронца.

Мы уже были в лесу, когда вдруг опушку, которую мы только что покинули, потрясли взрывы артиллерийских снарядов и мин. Искореженный сосняк запылал, но мы уже карабкались по снежным сугробам между деревьями все выше и выше, пока не перевалили горный хребет. Только здесь мы сели передохнуть.

Удачный подрыв моста радовал меня вдвойне: во-первых, на несколько дней, а может быть, и на целую неделю была перерезана единственная в этой местности дорога, по которой шли подкрепления на фронт; придется ждать и артиллерийским частям, ночевавшим в Сташкове до исправления моста. Во-вторых, первое наше пополнение прошло боевое крещение без всяких потерь, и, стало быть, молодые партизаны станут действовать увереннее, сразу же поднимется их боевой дух.

Но самое главное — повсюду прокатится весть о появлении партизан, и многие патриоты потянутся в горы, а фашистские оккупанты вынуждены будут усилить охрану своих коммуникаций. Не одна сотня солдат из резерва фашистской армии окажется здесь скованной.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.