Средь бела дня - [2]

С собой и, сунув нас подмышку,

Как свёрток, зонтик или книжку,

Летит вперёд, хоть мы назад

Хотим, где мстился райский сад,

Или хотим шагать на месте,

Или хотим с землёю вместе

Ходить кругами. Иль хотим…

Да что там… Мы вперёд летим,

Летим вперёд, назад ни шагу.

И, если даже я прилягу,

Подставив личико лучу,

Я всё равно вперёд лечу,

И, если целый день не встану,

Лететь вперёд не перестану.

«А ночь для меня есть предчувствие света…»

А ночь для меня есть предчувствие света,

Зима для меня есть предчувствие лета,

Предчувствие музыки есть в тишине,

А блики, что утром ползут по стене,

Есть лишь доказательство и подтвержденье,

Что в каждом конце есть любви зарожденье.

«О Господи, в одни-то руки…»

О Господи, в одни-то руки

Так много счастья, столько муки,

Невзгод и хворей отпускать!

Да как же можно допускать,

Чтоб столько радостей и тягот,

Плодов горчайших, сладких ягод,

Чтоб добрые и злые дни —

Всё в руки отпускать одни?

И как рукам не опуститься,

Коль всё в них хочет уместиться?

«А коль со мной дурное приключится…»

А коль со мной дурное приключится,

Мой добрый ангел, знаю, огорчится.

А мне его так жалко огорчать,

Поэтому стараюсь я встречать

Любое утро радостной улыбкой.

Пусть даже эта радость будет зыбкой,

Пусть даже утро не светлей, чем ночь,

Я постараюсь ангелу помочь.

Ведь он не может без моей подмоги

Помочь мне одолеть мои дороги.

Он только может распростать крыла

Свои, куда бы я не забрела.

Он только может над земными нами

В тревоге и тоске махать крылами.

«Уж столько я слов написала в тетради…»

Уж столько я слов написала в тетради,

А всё умоляю подать Христа ради,

Словечко подать и тем самым спасти

Того, кто не в силах молчанье снести,

Того, кто, едва лишь заря заиграет,

От счастья, на небо взглянув, обмирает,

И, если словечко ему не подать,

Он может концы в самом деле отдать.

«Я всё подбираю, что плохо лежит…»

Я всё подбираю, что плохо лежит.

Вот слово — никто его не сторожит.

Ну как не схватить его, не заарканить,

Не взять, не присвоить и не прикарманить?

Ну как его можно к рукам не прибрать,

Не взять, не заначить и не заиграть?

Оно же лежало, с тоски умирало.

Нашла ему рифму, оно заиграло.

«Да мне ведь и в голову не приходило…»

Да мне ведь и в голову не приходило,

Что я лишь на время сюда угодила,

Сюда угодила всего лишь на срок,

И скоро мне скажут: «Вот бог, вот порог».

Да я и сегодня не очень-то верю,

Что мир согласится на эту потерю,

Что мир мной обжитый, привычный, земной

И впрямь согласится расстаться со мной.

«А коль в снегопад со снежком не смешаться…»

А коль в снегопад со снежком не смешаться,

То чем же нам, бедным, тогда утешаться?

Коль в ветреный день по воздушным волнам

Не плавать, то чем же утешиться нам,

Коль жить, не балдея от музыки вешней,

То что может быть этой жизни кромешней?

Коль вовсе не видеть небесной каймы,

То кто может быть безутешней, чем мы?

«Я в день текущий влюблена …»

Я в день текущий влюблена —

В тот день, которым продлена

Моя судьба, продлён мой век.

Я влюблена в хрустящий снег

И в птичий крестик на снегу.

Лишь день завидела, бегу

В его объятия чуть свет,

Летучий оставляя след.

«Что делать плакать иль смеяться?..»

Что делать плакать иль смеяться?

А может, просто с места сняться,

Сменив картинку и канву?

Неужто же без декораций

Привычных я не проживу?

Неужто свет сошёлся клином

На той земле, где сад с жасмином,

Где в час рассветный луг в росе,

Но где, каким бы ни был длинным

Сюжет, грустят буквально все,

Готовясь навсегда проститься,

С тем миром, где светло грустится.

«И защебечет снова май…»

И защебечет снова май…

Как хочешь, так и понимай

Земную колготню всю эту,

И есть в ней смысл или нету

Пустой вопрос не поднимай.

Сними его с повестки дня.

Коль дарит эта колготня

Порой в неведомое дверцу,

Прими как можно ближе к сердцу

Разгул небесного огня.

«Нет, музыка вечна. Не вечны певцы…»

Нет, музыка вечна. Не вечны певцы.

Певцы отдают, к сожаленью, концы.

И тот, кем написана вечная фуга,

С земного сошёл, к сожалению, круга.

И тот, кто волшебно её исполнял,

Он тоже, — простите за грубость, — слинял.

Ушли тромбонисты, ударники — в нетях,

А музыка… Что ей до смертников этих?

«Я качаюсь на чём-то. На чём — неизвестно…»

Я качаюсь на чём-то. На чём — неизвестно

Между «всё надоело» и «жить интересно»,

Между «жду — не дождусь» и «не жду ничего»,

Между «вот оно счастье» и «нету его»,

Между «только б заря поскорее настала»

И отчаянным выдохом: «Хватит. Устала».

«Я давно ничего своего не играю…»

Я давно ничего своего не играю.

Я мотив, что понравился мне, подбираю.

Подбираю мотивчик, пленивший меня.

В нём так много печали и столько огня.

Я сперва услыхала его на рассвете.

Его пел за окном неприкаянный ветер.

А потом, но в другом совершенно ключе,

Его пели пылинки, танцуя в луче.

А потом его пела листва золотая,

То дрожа на ветру, то по ветру летая.

Его пели влюблённые, счастьем дыша,

У реки, где акустика так хороша.

«Ну вот и вылетела птичка …»

Ну вот и вылетела птичка —

Земного таинства отмычка.

И зря ты голову ломал

И ничего не понимал.

Да надо было просто верить

Тому, кто приказал нам вперить

Взгляд неподвижный в объектив,

Все трепыханья прекратив.

А мы вертелись и крутились,

За что серьёзно поплатились,

Считая много-много лет,

Что никакой там птички нет.