Среброгорящая Дремчуга - [2]

Светлану укачивало и мутило, и чужестранцы представлялись ей чёрною тучей саранчи, которая должна налететь на среброгорящую Дремчугу и пожрать всё, что только в ней есть, выпить из неё все соки, всю кровь, и тогда уж только подняться на крыло и со стрёкотом полететь дальше. «Что им за дело, — думала Светлана, — как живёт столица? Пережиток древности! Смотрины, нужно же было так назвать! — она даже легонько фыркнула, — словно женихи едут невесту выбирать! Что они надеются тут найти? Порыться в спальне старика Имбрисиниатора и выволочь оттуда новые заклинания, которые, наконец, подчинят немощным пустобрёхам волшебные силы? Да они из этой спальни только распутных мальчишек выволокут, стариковский гарем!»

Карета подскочила на камне, и Светлана до крови прикусила язык. Ей сделалось больно и очень обидно, слёзы сами собой потекли из глаз, но, забыв мгновенную слабость, девушка приказала себе остановиться и не рыдать, словно третьеразрядная певичка в кабаке, вместо того она стиснула зубы, ещё больше выпрямила спину и вскинула голову. Жёлтой радужкой соколиного глаза мелькнула искра в её сером взгляде.

Она — Светлана, из рода Велемировичей. Дочь своего отца. И не посрамит ни свой род, ни своего князя. Если гости должны приехать, то встретить их нужно со всей душой, открыто и радостно, как и подобает добрым хозяевам. Так, значит: Чайка и Сова готовы, а Тетерев… да нет же, не так. Чайка и Ласточка будут готовы только через неделю, а в Сову и в Тетерева можно уже приглашать обойщиков. Но хватит ли четырёх крепостей? Расцветёт боярышник — о, нельзя было бы выбрать лучшего времени, чем те весенние дни, когда в Дремчуге цветёт боярышник! Весь город окутывается белой дымкой и пряным, дурманящим благовонием, а когда лепестки цветов начинают опадать, можно подумать, что зима вернулась в столицу раньше срока и метёт снегопадами, не жалея пушистых, медлительных, мягких снежинок, — так густо осыпаются белоснежные лепестки… Так вот, расцветёт боярышник — и в столицу прибудут все шесть посольств.

На шесть посольств четыре крепости. Князь, конечно, любезно пригласит высших сановников в свои палаты, но что делать со всевозможными помощниками, учениками и подмастерьями, купцами, стражниками, разномастной челядью и прочей приблудой, без которых не обходилось ещё ни одно посольство? Сова и Чайка крепостицы невеликие, и если Сова крепость вполне обыкновенная, то Высокая Чайка стоит в Полуденных горах, оттуда открываются совершенно изумительные виды на всю Дремчугу, вольно раскинувшуюся на пологом склоне. К тому же Высокая Чайка любимая, из всех четырёх, крепость князя, да и убранства там лучше: значит, туда селить нужно самых дорогих гостей.

«Или самых глупых, гордых и чванливых, — фыркнула про себя Светлана, вспомнив вытянутые, бледные и совершенно неподвижные лица исхирцев. Ей довелось несколько раз встречаться с исхирскими гостями, когда те навещали её отца. Обыкновенно все сделки они заключали через гонцов, но тут решили уважить доброго друга и явились в Дремчугу сами. Они неплохо говорили на языке людей, но, даже в гостях, всё больше говорили между собой, на своём несуразном, протяжном, с выкриками и всхлипами наречии. Исхирский совершенно не подходил, по мнению Светланы, для людей благородных и честных. — Но… Боже, какая музыка у этих гордецов! Как они заставляют плакать самую душу, как резко отличаются эти чудесные, тонкие песни, от самих исхрицев и их языка, Боже, что за причуда?»

Светлана задумалась, вспоминая сладкозвучные напевы, но они не приходили на ум, вернее, покорно возвращалась только память о них, мягких, протяжных, тонких, пронзительных, невыносимо прекрасных. О, среброгорящая Дремчуга, скоро ты услышишь эти звуки! Карета мягко поскрипывала, за окном проплывали обыкновенные дома, каменные, белёные снизу и с бревенчатыми надстройками. Какие из них покосились, какие сроду прямыми не были, попадались и осанистые, крепкие, с расписными ставнями и резным крылечком, да чаще всего они собою являли такую серость, что глаз Светланы привычно скользил по ним, не задерживаясь ни на чём, и не останавливаясь. Девушка вспомнила невольно своё детство. Она влюбилась тогда совершенно светлой и чистой любовью, какая и бывает лишь в детстве, в одного исхирца, высокого, стройного и ловкого, как его же сабля, которая плясала и скользила, не знала остановки и передыху, сверкала золотыми всполохами, когда исхирец дрался для потехи с отцовскими стражниками, и всегда побеждал, а после, на свой выигрыш — никак не меньше десятка золотых — он обыкновенно приказывал налить всем вина и мёду, а сам… «Сам он был холоден, насмешлив и жесток, прекрасный исхирец!» — вспомнила Светлана слова Олеси из площадного лицедейства о соблазнённой исхирцем и брошенной на произвол судьбы и поругание толпы девушке. Слова обыкновенно произносились с таким сильным чувством, с такой горестью и заломленными руками, что Светлана не сдержала смешка. Карета последний раз подскочила, дёрнулась, и остановилась.

— Эй там, отчего встали?

— Так приехали, приехали, милостивая государыня, — зачастил запыхавшийся дядька Шиховец, просовывая в отворённую дверь своё потное, раскрасневшееся лицо. — Выходить изволите?