Спящий во тьме - [6]

Восседая на своем привычном месте – у крана, за основательной дубовой стойкой общего зала, мисс Хонивуд правила своим королевством с невозмутимостью и твердостью, которые давным-давно снискали ей восхищение публики. Обитатели окрестностей чтили ее слово и относились к нему как к закону; суждения мисс Хонивуд были безошибочны; ее дружба, единожды дарованная, неизменна. Так что среди постоянных посетителей «Пеликана» лишь безрассудный и дерзкий придворный мог отважиться бросить вызов хозяйке дома в ее собственной резиденции.

Поздний холодный вечер застал почти полную луну, низко плывущую в небесах. Дующему с моря порывистому ветру, разогнавшему речные туманы предыдущей ночи, оказалось не по силам тягаться с шумом и оживлением, царящими в общей зале «Пеликана». При дворе мисс Хонивуд присутствовал полный штат постоянных посетителей: их трубки деловито попыхивали, их стаканы и пинтовые кружки размеренно поднимались и опускались, их голоса почти полностью заглушали бешеные порывы ветра, ярившегося за стенами дома, а сама почтенная дама, выказывая обычное усердие, восседала у пивного крана.

– Вам не следует так на меня сердиться, мисс Молл, – говорил ей мужчина с рябым лицом; владелица «Пеликана» негромко беседовала с ним уже несколько минут. – Вы же знаете, я чистую правду говорю! Кабы возможно было по-другому, я бы медальончик и пальцем не тронул, так ведь где там! Я и не пытался умыкнуть эту чертову вещичку у пожилой леди – просто хотел взглянуть на нее, вот и все. Вы же знаете, как она с нею носится.

– Мне все равно, как она с нею носится, – возразила мисс Хонивуд, нажимая на рукоятку насоса и выпуская струю темной жидкости.

– Но я ж просто хотел посмотреть внутрь, на портреты глянуть. Это личное дело, сами понимаете. – Говоривший подчеркнул эту мысль, приложив ладонь к груди. – Я решил, она уснула. Подумал, что гляну на картинки, покуда она дремлет у огня. Я и понятия не имел, что она проснется и подымет шум!

– Говорю вам, Джек, мне это безразлично. Совершенно очевидно, что вам нельзя доверять, и нечего ходить вокруг да около. Бедная старушка от страха одной ногой в могиле; ей почудилось, что ее грабят. Грабят – и где? В моем почтенном заведении! Бедная старушка, у нее ничего-то в мире не осталось, кроме поблекших воспоминаний и крохотной безделушки, от которой, – здесь хозяйка «Пеликана» бросила на собеседника многозначительный взгляд, – посторонним лучше держать руки подальше.

– Как-то раз мне почти удалось разглядеть, что там, пока она любовалась на портретики – ну, как это у нее водится, – храбро продолжал Рябой. – Я стоял у ней за спиной, вон там; и мне показалось, я узнал лицо того парня. Я ее бог знает сколько раз просил: «Салли, могу я глянуть в этот ваш маленький медальончик, всего лишь на минутку?» А она всегда отвечала мне: «Нет, сэр» – как и всем остальным, и замыкалась, будто моллюск. Мне только надо было проверить, узнаю ли я это лицо, вот и все. Я же повторяю, это личное дело, сами понимаете!

– Меня не интересуют ваши личные дела, как вы их называете, так что и не приставайте ко мне с ними, – отвечала мисс Хонивуд. – Человека судят по поступкам. Ваш поступок говорит сам за себя. Так тому и быть. Разговор окончен.

– Мисс Молл, если бы вы взглянули на вещи с моей точки зрения…

– Меня не интересует ваша точка зрения, Джек, вот так себе на носу и зарубите. Что ясно, то ясно. Есть только белое и черное, для меня серых тонов не существует. Я не из тех сероцветных соглашателей, которые скользят по жизни, чуть что жертвуя принципами. Лично я компромиссов не признаю. Я человек черно-белый. Разговор окон…

– Но мисс Молл…

Было известно, что в крайней досаде мисс Хонивуд имела привычку выражать свое неодобрение, притрагиваясь вытянутыми пальцами обеих рук с обеих сторон к оправе очков и направляя стекла на того, кто вызвал ее недовольство, что подразумевало, будто в любой момент из ее глаз могут вырваться желтые молнии, дабы отправить обидчика на тот свет.

– Разговор, – повторила раздосадованная мисс Молл, энергично поправляя очки и нацеливая стекла на собеседника, – окончен.

Доведя до собеседника свою мысль без применения сильнодействующих средств, мисс Хонивуд вернулась к обязанностям за стойкой. Рябой, осознав тщетность дальнейших уговоров, пожал плечами, поднес к губам кружку и смешался с толпой.

В уютном закутке сбоку от огромного очага, между стеной и декоративной ширмой, стоял стол. Стена была обшита тяжелыми панелями темного дуба и оклеена обоями в узкую красно-золотую полоску. На уровне глаз полоски убегали под раму картины, на которой изображалась с поворотом в три четверти корова на лугу, увековеченная художником в момент пережевывания жвачки; сей трогательный портрет явственно был предназначен служить здоровой буколической приправой к трапезам.

Нынче вечером этот уютный уголок занимали двое уже немолодых джентльменов: один с мягкой темно-русой бородкой, кареглазый и в вишневом жилете, второй – академического вида, бодрый и чисто выбритый, с седоватой шевелюрой, коротко подстриженной и стоящей торчком наподобие щетины на щетке. Удобно расположившись в мягких креслах, поднося ко рту то трубку, то стаканы, эти двое ученых мужей коротали вечер за чтением последних известий; путеводными звездами в научных изысканиях им служили огонь в очаге и водруженные на стол свечи.