Спящая Красавица - [34]

— Я не думаю, что тебе стоит стремиться это понимать, Аурика, — Виктор обеспокоено взглянул на девушку.

Опасение, что каждый человек, который находится рядом с ним на виду у Иеронима, тут же оказывается в опасности, не покидало Виктора. Он знал кодекс Чистильщиков так же хорошо, как и сам альбинос, и знал, что тот никогда не поднимет руку на женщину — на обычную ли, на ведьму ли. Но в то же время он отлично понимал, что Иероним не остановится ни перед чем, чтобы сломать его. То, что он согласился играть по условиям Виктора, вполне могло быть лишь уловкой.

— Мы поговорим где-нибудь еще, — он погладил Аурику по щеке и поднялся, — А с тобой увидимся попозже…

Виктор ухватил Иеронима за край рукава и потянул за собой. Он не оглядывался и ничего не говорил, просто шел туда, куда его вели ноги. Он не был против этого разговора, просто не хотел, чтобы Аурика их слышала.

Гадатель сам не заметил, как они оказались в небольшом парке. Неработающий фонтан в облупившейся грязно-белой краске, старые скамейки, неухоженные деревья и кусты волчьей ягоды — парк, похоже, принадлежал гостинице, но о нем будто давно забыли и даже не собирались вспоминать.

— Не хочешь, чтобы она знала, кто ты на самом деле? — начал было Иероним, но Виктор перебил его:

— Боги, Белоснежка! Ты же не дурак. Прекрати руководствоваться только своей тупой идеологией, и тебе сразу станет не просто интереснее жить, но к тебе даже люди потянутся, — он всплеснул руками, — Да ей без разницы, кто я. И мне без разницы, что она будет думать обо мне. Я только не хочу втягивать ее в эту идиотскую затею с кучей непонятных братств, магии и прочей ерунды. У нее вся жизнь еще впереди, — сказал Виктор и опустился на скамейку, — Я не хочу, чтобы она пыталась что-то узнать обо всем этом и тоже стала жертвой магической лихорадки, как многие другие.

— Совесть проснулась? — Иероним присел на край фонтана и уставился куда-то в сторону.

Виктор вдруг задумался о том, что происходит в голове у этого человека. Упорядочены ли его мысли так же как все, что он делает? Уравновешен ли он во всем?

— Это с тобой нужно говорить о просыпающейся совести, а не со мной. Это ты здесь убийца, а не я. Мне есть, за что раскаиваться, но у тебя причин больше.

— Кто-то должен делать грязную работу и очищать мир от скверны.

— Вас там штампуют, что ли? Слушай, я понимаю, что сила твоей веры очень высока, и ты едва ли меня послушаешь. Но хотя бы ради того Бога, которому ты служишь, не втягивай в это посторонних людей.

Иероним не ответил. Он опустил взгляд, о чем-то задумавшись. Потом вскинул голову и произнес:

— Первый раз встречаю мага, который пытается думать о простых людях. Пусть она и грешница, но все же ты думаешь о ее сохранности. По-своему.

— Ты никогда не спрашивал. Просто убивал и все, — Виктор откинулся назад и прикрыл глаза.

— Так расскажи мне.

— Зачем мне рассказывать что-то тому, кто потом может использовать это против меня же, — Виктор рассмеялся.

— Ты и так согласился сдаться мне в руки добровольно, так что я тебя все равно убью. Так какая разница?

Виктор задумался. С одной стороны, Чистильщик был прав. С другой стороны, любое из слов, сказанных Виктором, потом может стать той зацепкой, благодаря которой Чистильщики смогут уничтожить других. Например, его отца или Пенелопу. Или Тристану.

— Только если ты пообещаешь мне, что это останется между нами. Притворись, что ты священник и должен хранить тайну исповеди. И тогда я расскажу тебе.

Иероним так долго не отвечал, что Виктор решил, что альбинос ушел или вовсе решил с ним больше не говорить. Он снова выпрямился и открыл глаза, но Чистильщик был на месте и выжидающе смотрел на него.

— Тебе придется соблюсти кое-какие правила.

— Правилом меньше, правилом больше, я переживу, — Виктор кивнул. — Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.

Иероним молчал. Виктор лишь на мгновение задумался, не совершает ли он ошибку, и тут же снова заговорил:

— В одном шотландском приюте жил-был мальчик. Ему было лет шесть, может быть, семь, и он точно знал, что когда-то у него были родители, но совсем их не помнил. Он даже своего имени настоящего не помнил и назывался то Джеком, то Джоном. Мальчик был нелюдимый, очень серьезный. Конструкторы там любил, рисовать домики, делал из подручных материалов поделки разные. Однажды в этот приют пришел высокий худой мужчина и забрал его. Он назвал мальчика Виктором, дал ему свою фамилию и постарался вырастить особенным, — Гадатель улыбнулся. Воспоминания о детстве согревали, оставляли какой-то неуловимый сладковатый привкус на кончике языка, словно он только что глотнул горячего молока с медом, — В детстве я не верил ни в Санта-Клауса, ни в Тыквоголового Джека. Мы праздновали Йоль, в Рождество пили глинтвейн и подолгу сидели у камина, и отец рассказывал нам самые разные истории. Еще мы много переезжали. Я сменил, наверное, тысячу репетиторов, выучил пару языков, не вылезал из библиотек. Но если у меня и был герой в то время, то им был мой отец. Я в нем видел такого… своеобразного рыцаря в сияющих доспехах. Без страха и упрека, всегда знающего, чего он хочет, умеющего добиваться своего. Он никогда не делал ничего просто так, все его действия были ради чего-то. Он был красивым, стильным, и уверенным в себе.